Георгий Зотов - Печать луны

Он замер, потрясенный внезапно открывшейся ему истиной. В первом ряду на лицах зрителей с флажками отразилось некоторое смятение.

– Это уже потрясающей силы храбрость, – дернул подбородком Гасанов. – Пастись и тем самым противостоять кровавым псам монархии. Мы отражаем чаяния народа, стонущего от страданий под стальной пятой царизма. Он задыхается от отсутствия свободы. Кто даст ему ее, если не мы?

Грушевский театрально закатил глаза к потолку.

– А нужна ль она ему вообще, эта ваша свобода? – шепнул он свистяще, чуть наклонившись. – У многих трудящихся в Москве и Петрограде основная проблема – как в пятницу после работы найти место в престижном суши-баре. Ваши ярмарочные мастеровые с крестьянами сидят там, хавают палочками лосося с васаби, обсуждают, как половчее взять кредит на плазменный ти-ви, и в гробу видали все наши свечные тусовки.

Если Гасанов и огорчился сказанному, то не подал виду.

– Неважно, – трагически снизил он шепот. – Главное осознавать: в данный момент мы раскрыли план заговора, устроенного жандармским корпусом по хитроумному замыслу царя. Будет совершено с десяток зверских убийств, а потом жандармы поймают маньяка – это поднимет рейтинг императора и даст ему возможность формально объяснить нежелание отрекаться. Такое событие могло бы окончательно законсервировать пролетариат в суши-барах и заключить его в крепостях IKEA, служащих, по сути, пыточными камерами для современных декабристов. Однако завтра я дам откровенное интервью CNN и открою всем свободным людям истинную причину смертей Колчак и Виски. Правда – это то, чего больше всего боятся трусливые лакеи царизма.

По взмаху его руки зал встал. Свечи уже почти догорели. Стены вновь сотрясло грозное хоровое пение, исполняемое с глубоким чувством:

«Если уж так подумать, в чем-то Генри прав, – философски рассуждал Грушевский, подтягивая куплет. – Мы жизни своей для народа не жалеем, свечей уже тонн под двадцать сожгли. А он только мычит да за партию „Царь-батюшка“ голосует. Ноги в кровь стерли золотыми цепочками. И хоть бы оценил кто. Говно у нас, а не народ. Счастья своего не понимают».

Торжественный гимн по радио заиграл тогда, когда Алиса уже уничтожила половину порции супа из акульих плавников, а вечно голодный Каледин, разделавшись с аналогичным кушаньем, аппетитно хрустел жареными кальмарами. Бокалы на столах тонко задрожали. Голос, похожий на дуэт Шаляпина с медведем, истово выводил, сотрясая ресторанный зал:

Вытерев губы салфеткой, Каледин поднялся с места и застыл – в его глазах появился странный тупой блеск, он механически положил руку на эфес сабли, положенной ему по рангу. Повсюду загремели отодвигаемые стулья – это вставали бывшие и действующие офицеры. Дождавшись окончания гимна, Каледин спокойно сел обратно и принялся лопать кальмаров, не забывая макать их в острый рыбный соус.

– Эй, человек! – рыкнул он официанту. – А рис с ананасами чего не несешь?

Алиса, издав свистящий всхлюп, всосала в себя остатки супа.

– Где-то я этот звук уже слышал, – задумался Каледин. – Но помнится, при несколько других обстоятельствах. И ела ты при этом вовсе не суп.

– Я потеряю аппетит от твоих пошлых воспоминаний, – Алиса придвинула к себе дымящееся блюдо с мясом в устричном соусе. – И так едва не померла со смеху, глядя, как ты с каменной рожей встаешь под гимн с давно устаревшими словами. Как будто я не знаю, что государь тебе не нравится.

На стол со стуком поставили тарелку жареного риса. Китайские рестораны в Москве считались самыми дешевыми, а порции – огромными. Заведения были похожи друг на друга как сами китайцы: ширмы с иероглифами и драконами, красные фонарики у входа, официанты в костюмах из искусственного шелка и шапочках с косичкой, как принято у династии Цин. Количество китайцев в империи неуклонно увеличивалось, что беспокоило и политиков, и население. Однако хитрые китайцы, наводняя имперские просторы, десятками открывали подпольные центры пластической хирургии, где им переделывали разрез глаз. После этого городовым приходилось тяжко, ибо по одним внешним признакам задержать нелегала было уже нельзя.

– Государь не девушка, чтобы мне нравиться, – сквозь зубы ответил Каледин, хрупая рис. – А вставать под гимн я по должности обязан, как-никак офицер его величества. В остальном же не вижу причин быть довольным. Что в нашей империи такого классного? С семнадцатого года, я считаю, ничего не изменилось. Основные богатства страны поделены между кучкой купцов первой гильдии, сидим исключительно на экспорте сырья, сами больше ничего не производим – сплошное пчеловодство да пасеки. Вот щас, например, медовый бум. И какая лично мне от него корысть, кроме того, что цены в Москве взлетели, а квартирка в панельном доме стоит столько же, сколько таврическая усадьба князя Потемкина? Возвращаемся к корням, так сказать… в Сенате решили установить традиции, как в Британии, – там в палате лордов депутаты оседлали мешки с овечьей шерстью (на ней основано благосостояние королевства), а наши будут сидеть на бочонках с башкирским медом. Приставы и околоточные как раньше «крышевали» купцов, так и сейчас «крышуют», министры как при царе Николае брали взятки, так и теперь берут, а губернаторы на местах срослись с мафией. Мне кажется, монархия себя изжила. Вот прикинь, если бы генерал Корнилов большевиков не перевешал и они пришли бы к власти, а? Проект-то у Ленина был – настоящая сказка. Небось жили б как сыр в масле катались.

– Фигня, – кратко резюмировала калединскую речь Алиса, дожевывая мясо. – Знаешь, все политики мягко стелют, да жестко спать. Эвон во Франции якобинцы тоже пришли к власти под клевыми слоганами, а потом как пошли аристократам головы рубить и друг друга колбасить. Почему ты думаешь, Ленин поступил бы иначе? Революция пожирает своих детей.

…Официант принес десерт – жареные бананы в карамели.

– Моя дорогая баронесса, – ехидничал Каледин, раскусывая карамель на банане. – Франция живет куда богаче нас. Мы по уровню экономики пока как ее африканская колония, только с медом и ракетами. Может, и нужны какие-то политические потрясения? Представь себе, что Робеспьер [14] Один из лидеров французской буржуазной революции, в 1793 году возглавил Конвент (парламент). Отличился массовыми казнями. Через год был свергнут и казнен. дожил бы до восьмидесяти лет и со вставной челюстью передвигался в кресле-каталке. Имидж пламенного революционера это несколько бы подмочило.