Сергей Пилипенко - Цитадель

И именно потому так обозначен этот рассказ и только поэтому сама душа изъята из поля сражения самих душ и под руководством чужеземной силы внедрена в чью-то суть и воплощена наружу, дабы мы все узрели ее и возвели дань времени и величия во всем своем числе.

Ничто не должно быть забыто и тем более то, что возлагает в себе общую человеческую суть. Таков девиз настоящего времени и призыв к написанию данного произведения мысли.

Настоящий ум не несет в себе слепоту убеждений. Не несет на себе временные, пролонгированные кем-то общественные самодемократические устои.

Ум вообще отрицает всяческие устои и прорицает свободу состояний в реальном изложении действий времени.

Но не стоит понимать это высказывание настолько превратно, чтобы отнести ум в разряд какой-либо анархии или вакханалии греха.

Ум предусматривает только уморазвитие в состоянии умонесущих естеств-существ.

Иначе говоря, он исключает безумие и прорицает в целом беспринципную жизнь любого общества сотворения.

Проще говоря, настоящему уму жить можно при любом государственном строе, при соблюдении им самим качеств ведения ума и предпосылок к такому же дальнейшему развитию.

Но не будет слишком отдаляться от темы, и опустим дальнейшие высказывания самой души, уже по-настоящему вошедшей в земной состав и желающей выразиться в среде людей как можно яснее.

А потому, приступим к самому прочтению и опустошим свои застоявшиеся во времени мозги, дабы набить их снова до отказа новым и более определяющим для вполне реальной, но пока несправедливо обустроенной жизни.

Как и предыдуще, время существования героя проставлено не будет.

Это дело самой истории и ее теоретиков. Мы же говорим с реальностью в виде исполненной ранее души и состоящей в среде наших человеческих основ.

Она сама укажет на время и определит себя среди прочих так же, как другие узнают ее по написанию со всех сторон «Сократ».

На этом краткое содержание завершено и можно полностью окунаться в страницы древней для нас истории, не забывая, правда, при этом, что вся история составлена живыми людьми, не всегда олицетворяющих то или иное время чьего-то присутствия.

Иначе говоря, вся история – это история предположений на основе обнаруженных где-либо документов или каких-либо иных предметов обихода.

Но не будем пока обсуждать эту дилемму времени и просто приступим к прочтению, хоть на некоторое время оторвавшись от каких-либо забот и прочих хлопот.

Хочу присоединиться к вам и прочесть все то совместно, ибо также желаю узнать многое из того, что было когда-то и сотворено кем-то.

Дань же поводыря отдаю той душе и с ее дальнейших слов все то повествую, при этом избегаю налагать свое и только подавать божье, если то необходимо или так требует та самая душа.

Глава 1. Школа

Еще в детстве когда-то во времена царя другого, а не того, обозначенного мною вначале, я начал подавать первые признаки умотворения от словесов божьих, нам в уста почти запихнутых и данных на съедение самим себе.

И за то часто попадало мне от родителей моих, а также от иных, только поверхностно людьми обозначающимся, а на деле к ним мало относящимся.

Подмечал я многое и оттого умнел и взрослел быстрее, чем все другие погодки или даже старше меня. Существ других родов я также любил и оберегал их от бесчинств разных, творящихся теми самыми людьми.

В том же детстве и возрасте я научился различать их по особям и даже начал игры разные придумывать с ними, дабы ублажить себя и кое-кого другого, тем самым доказывая, что иные рода также способны ко многому, как и мы сами, только с ними надо побольше возиться.

Так я и рос в заботах и преданиях своих, а кроме того, и в заботах каждодневных чужих, так как был приставлен я к одному местному вельможе и был у него вроде правой руки.

То рисинку ему подам, то что-нибудь другое. Сам он редко руками водил и вообще, говорил.

Только рот открывал, да еще жевал иногда, если в рот его обширный то все не проходило сразу.

Не нравилось мне прислуживать вельможе тому и всякие пакости с детства я ему причинял.

А надо сказать, что поставлен я к нему был пожизненно. То есть, до той поры, пока он, либо я сам не отойду в мир иной за пределы солнечного круга в кромешную тьму.

Такая вот была моя обязанность в эпоху уже взрослого царя Голтона, которому я, как все остальные, подчинялся

Вельможа мой не был царем, если то кому интересно узнать. Он был при царе тем самым вельможей.

Что он делал?

А кто его знает что. При мне только ел, пил, спал, да рот открывал. Так заведено было и приказано самим царем. К тому же мал я еще был и про то все мало понимал тогда.

Ну, так вот. Пакостям моим, как словесным, так и другим не было предела.

Любил я много поговорить и особенно спозаранку. Как только заря новая зарождалась, я тут как тут и речи свои вельможе тому раздаю, словно еду какую. Не нравилось то ему, да молчал он, так как говорить толком не мог.

Бог не дал ему речи той глубокой, что мне, и потому, вельможа только и мог, что рычать или какие глухие звуки издавать.

Случалось разозлялся он и кричал на меня. Только тогда что-то у него и получалось, но все одно не так ясно, как у меня. И от того он обозлялся еще больше.

Кашлял, хрипел и только потом, силу теряя, слезу ронял, своей рукой утирая, а не моей, как обычно все то было.

Сам не знаю, зачем я то все творил и почему. То ли озорство во мне сильно играло, то ли ум сызмальства теребил меня и не давал покоя никому другому.

Из пакостей другого рода я свершил многое. И горячее ему подставлял, и подменял чем-либо еду какую, и злого духу напускал и, в целом, по голове иногда втихую бил, а затем прятался по углам, от него убегая.

В общем, мстил я ему за свою раболепость и вечную по жизни привязность.

Так я то все понимаю сейчас и диву даюсь своему тогдашнему надрыву в деле том, не особо лицеприятном для меня самого.

Так или иначе, но время шло, я взрослел и становился все более для него невыносимее. Вконец, не выдержал он и упросил главного избавить его от меня.

Не разрешалось такого, но я все же получил отступную, так как старший тот отцом по сути состоял его и мог что-либо сделать всенародно.

Поступили они, конечно, по-хитрому. Чтоб народ не знал, от чего так получилось, и вся подноготная наружу не излилась, взяли и обозначили меня Сократосом, что значит сокращенный или уволенный за проказу какую.

Обписали мое тело большими буквами со всех сторон и в путь дорогу выпроводили.

Так я лишился своего рабства, а заодно своих родных и близких, так как они все дома остались, а я ото всех удалился.

Народу объяснили, что волею царя так велено и богом определено. Для этого целое торжество было затеяно, в котором я сам участия не принимал.