Алексей Жарков - Жуть. Роман-концерт в трёх частях

– Поди отрава… поди не стоит…

Разбойник понюхал, скривился, сделал два глотка и выдохнул горячо, как из жаровни.

– Ух, братцы…

– Ну чо, – снова спросили мужики.

– Это чтож? Отец Макар трапезует, а послушник Назар запахом сыт? Мне дай!

– Погодь, сперва мне, Капитон.

* * *

За обедом на Фукса снизошло озарение. Не дождавшись кофия, он бросил негодующий взгляд на нерасторопную Фёклу и резво упорхнул на второй этаж, будто ему не тридцать лет, а всего семнадцать. Там он привёл в порядок сосуды, освободил и прочистил колбы, помыл пробирки, разложил записи и приготовился совершить научное открытие. Он уже понял, что получилось в плоскодонной «Фрау Фетбаух». Оставалось только проверить.

Пока он возился, из окна доносились странные звуки, а на улице началось необычное для этого времени суток оживление. Разобрать русскую речь Томас не мог, да и не собирался. Гораздо важнее было то, что происходило в пробирках. Выверяя порошки с точностью до самой лёгкой мерной дробинки и соблюдая невиданную аккуратность, немец стремительно приближался к заветной цели. На этот раз ничего не должно было случиться, всего было в достатке, а предательское китовое масло припасено отдельно. Томас так увлёкся, что едва успевал делать записи. Он шагал от одной пробирки до другой, всматривался в содержимое, шептал под нос что-то по-немецки и был крайне взволнован.

Наконец произошло то, чего он так долго добивался – «Фрау» наполнилась долгожданным чёрным веществом! В этот момент шум за окном превзошёл все разумные рамки и удивлённый Томас выглянул посмотреть что происходит.

– Вот он, изверг! Ломайте дверь! У-у-у окаянный! Глянь как вытаращился!

Томас отшатнулся… снизу раздались оглушительные удары и рёв Фёклы. Он открыл дверь и в комнату ворвались солдаты, едва не наколов его на выставленные вперёд шпаги. За ними вошёл высокий унтер-офицер с металлическим знаком на груди. Томас поднял голову и уставился на чёрную треуголку, венчавшую зелёный камзол, обшитый золотыми галунами на обшлагах и карманах. Лицо офицера выражало спокойствие. Он обратился по-немецки:

– Герр Томас Фукс, вы арестованы.

– Я?! Почему? За что?!

– За изготовление и продажу некачественного товара, явившегося причиной смерти пятерых человек.

Рыжий немец посерел и стал похож на тирольское привидение.

– Продажу? Я не продавал! Я никому не продавал никакой товар.

– Заберите его, – сухо приказал офицер и солдаты взяли ослабевшего немца под локти.

– Я не продавал, я химик, я ставил опыты, – лепетал немец, – чистый эксперимент, только наука, я учёный, я подданный священной римской империи германской нации. Это какая-то ошибка! Что вы делаете?!

В прихожей и на лестнице бушевал разгневанный люд, искажённые лица давились криками… «ирод», «убивец», «на кол его». Когда солдаты повели Томаса вниз, мужики ворвались в лабораторию и учинили разгром. Крушили склянки, рвали тетради, ломали мебель, кто-то бросил «Фрау Фетбаух» на улицу, стекло разбилось и чёрное облако впиталось в уличную грязь. За колбой в окно отправились другие сосуды, они плюхались на дорогу, где их давили, яростно и с хрустом. Летний ветерок подхватывал тяжёлые запахи и неторопливо разносил окрест. Сундук со склянками погиб последним. Грохнулся, треснул, рассыпал битое стекло. Английское, немецкое, венецианское…

Немца вывели и посадили в чёрную тюремную карету, он забился в угол и запричитал: «Я не продавал, я не заставлял их пить, они же сами, причём тут я?». Затем его мысли вернулись к эксперименту, он вскочил на ноги, вцепился в решётку и стал кричать, что совершил научное открытие, произвёл в пробирке сгусток времени, невиданную доселе субстанцию, сделал то, чего прежде не удавалось никому.

– Глянь, как глазёнки выпучил! – ехидно ответила толпа на немецкие выкрики.

Томас попытался вырвать решётку, раскачать карету, выбить ногой дверь – всё тщетно. Наконец мысли учёного поднялись до уровня философских рассуждений и отправились на поиски ответов на отчасти риторические вопросы. Он снова сел в пыльный угол и, подскакивая на ухабах, принялся размышлять, почему время, полученное им в результате опыта, оказалось таким чёрным.

Оказавшись в застенке, немец брезгливо осмотрел сырую камеру, вдохнул пропитанный клопами воздух и понял:

– Всё сходится… время не может быть светлым.

* * *

Капитона искали три дня. Последним его видела Фёкла, но сказать ничего не смогла, потому что была немая. Жестами показала, что вечером того дня он был в стельку пьян, а на вопрос «куда делся?» подняла плечи и развела руками – «леший его разберёт». Говорят, что где-то на окраине города видели мужика, похожего на Капитона. «Кажись его, а кажись и нет – сильно старый, борода седая, лапти протёртые… токма кафтан похож». Поговаривали, будто «узрел он грядущее», а монахи Зелёной пустыни сочли его юродивым и уговорили в послушники. Там, на радость монахам, он исступлённо вещал про небесный камень, который трижды громыхнул в неведомой сибирской глуши, или, забиваясь в курятник, обхватывал голову руками и шептал сквозь слёзы: «Царя, царя батюшку не троньте, ироды окаянные, детишек, детишек малых пошто губите?»

Томаса Фукса отпустили, и он вернулся в родное Саксонское княжество.

Злосчастную табличку сняли с чёрной двери, а в доме сделали пивную «У Томаса». Знатная, кстати, была пивнушка. И пиво отменное, терпкое, ароматное, цвета необычного. Чёрное, как уголь. Как время.

– Проходите, Джакомо. Надеюсь, вы учли моё пожелание.

– Можете не сомневаться, я здесь инкогнито. У вас красивый дом, граф.

– Его красота зависит от взгляда гостя, и настроения города, но сегодня Турне весьма приветлив из своей солнечной ванны. Прошу. Моя небольшая… мастерская.

Сен-Жермен предложил гостю стул. Джакомо Казанова медлительно присел, осматриваясь.

Всевозможное оборудование красовалось загадками своего предназначения, но сказать, что оно захламляло комнату… – нет, во всём этом был некий потаённый порядок истинной алхимии или безукоризненного шарлатанства. Казанова твёрдо верил в последнее. Как ещё относиться к человеку, утверждающему, без стеснения, что он живёт не первое столетие, что тайны природы для него открытая книга, а из горсти меленьких бриллиантов ему под силу выплавить один большой?

Только как к прирождённому обманщику! Пусть и более искусному, – стоило признать! – чем сам Джакомо.

Казанова в который раз пробежался взглядом по сосудам и плавильным тиглям. На высоком столе, одном из многих, стояли песочные часы, пестик и ступка, лежали книги… книги были везде, точно пыль. В нутре перегонного куба мерцало дыхание призраков.