Виктория Гетто - Красно Солнышко

Вожак аборигенов уже почти поравнялся с отроком, и тот ощутил лёгкий толчок – мол, давай! Рубить такого? Да это же позору не оберёшься! Решение пришло мгновенно – оторвавшись от земли, в прыжке ударил ногой в лоб опешившему от невиданного франку или саксу. Того снесло с клячи, словно бревном. И со всех сторон одновременно на врага бросились славянские дружинники. Схватка была быстротечной. Почти мгновенной. Местные вояки даже не успели воспользоваться своим горе-оружием, как уже лежали на обильно усыпанной палой листвой земле. Кто нещадно скрученный верёвками, кто без сознания. Некоторые подвывали от боли, держась за выбитые из суставов конечности. Но дружинники не получили даже царапин. Гостомысл довольно улыбался – удача на стороне его воинов. Хороший знак! Даже очень хороший! Святовид благоволит задуманному жрецами, значит, прав Прокша-провидец! Трижды прав!

– Вздеть этого. – Князь указал на того вонючку, которого свалил Храбр.

Миг – и вот уже дикарь стоит на коленях с растянутыми руками, привязанными к толстой жерди. Славянин чуть наклонился к пленнику, произнёс несколько слов на неведомом языке. Чужак замотал головой, зачастил, захлёбываясь. Гостомысл слушал, потом перевёл:

– Это – Оттон. Местный князь. Франк. Его усадьба неподалёку. Он готов нам сдать укрепление, если мы пощадим его. Сопровождающие Оттона воины его не волнуют. Деревня, где мы взяли скот, принадлежит также ему.

– Это как понять – принадлежит? – не понял кто-то из воев, и князь пояснил:

– То его рабы. Потому и принадлежит.

– Рабы?!

– Рабы, – повторил князь. Потом скомандовал: – Повязать всех. Кто уже в путах, проверьте получше, чтобы не сразу освободились.

Воины быстро упаковали пленников, прикрутив их за шеи к длинным крепким жердям, а руки связав за спиной. Впрочем, это, наверное, было лишним – низкорослые франки, а самый высокий из них, Оттон, чуть ниже самого младшего из славянских отроков. С ужасом косились на возвышающихся над пленниками на две, а то и три головы, закованных в сталь гигантов, общающихся между собой на неведомом языке. Пленного вождя франков выпихнули вперёд, и тот, понурив голову, послушно повёл захватчиков разорять свой дом.

– Олег, худобу освободи. Пускай к рабам возвращается.

Самый младший из отроков торопливо полоснул ножом по сыромятным ремешкам, спутывавшим ноги угнанных коров, и бросился нагонять остальных. На немой взгляд Слава шепнул:

– Спят. Даже не проснулись.

Отрок улыбнулся – наука воинская, изученная в Арконе, впрок пошла не только ему.

Идущий впереди Оттон вывел дружину из леса, и сразу за деревьями пошла накатанная повозками колея. Пленный франк что-то пробурчал, угрюмо отведя глаза в сторону:

– Он просит не вести его с остальными. Позор воину.

– Позор воину? Он себя воином считает?! – Дружинники возмутились не на шутку: ещё бы – от своих родовичей отказался! Крестьян держит в чёрном теле – у славян собаки лучше живут, чем его рабы! Воинов подчинённых готов на смерть отправить, лишь бы шкуру спасти. И самое главное – не колеблясь ни мгновения, повёл врагов к родным очагам, вместо того чтобы умереть, но не выдать сородичей. Так о какой же чести может речь идти?!

Гостомысл выслушал всех, потом молча обнажил меч, кольнул пленника в грудь, коротко что-то бросил на том же незнакомом языке. Оттон взмолился, но тут уже князь не выдержал, а просто отвесил тому хорошую затрещину. Завизжав, франк торопливо, едва ли не бегом, побежал вперёд.

Небрежно оструганный тын, редкий и худой. Вольга, самый сильный из славян, ради шутки легко выдернул вкопанное кое-как в гребень невысокого песчаного вала бревно. Двухэтажное бревенчатое строение под земляной крышей – обиталище самого Оттона и его семьи – морщинистой, измученной тяжёлой жизнью женщины, моложе самого франка лет на пять, и троих детей – двух мальчишек лет десяти – одиннадцати и дочери, девицы пятнадцати лет с довольно правильными чертами лица, если бы не их острота, отчего в ней проскальзывало нечто птичье. Больше всего дочь франка смахивала на ворону. Причём злую, нахохлившуюся, поскольку на данный момент славяне опытной рукой потрошили погреба и подвалы подворья. Немногочисленных слуг и служанок загнали в сарай, где раньше держали лошадей. Впрочем, славяне не собирались забирать этих скакунов. Даже до усадьбы вождя дружина шла ходким шагом, так как ни один франкский конь не выдержал бы славянского воина в полном доспехе, просто переломившись в хребте. Лошади, как и люди, были низкорослыми и тощими.

Гостомысл откровенно скучал – франк оказался нищий. Единственное – наверняка знает, где здесь ближайший город. Вот там можно чем-нибудь поживиться. А здесь… Шкуры мелкие и плохо выделанные. Кислый вонючий эль, в котором неизвестно что плавает, ни один славянин не возьмёт в рот, побрезгует. Тканей нет. Железа нет. Ни золота, ни серебра. Ничего. Всего лишь отроков чуть проверили, да, можно сказать, потренировали. Дружина немного попрактиковалась слаженному бою. Хотя с таким сражением воевать вообще разучиться можно. Ну, не соперники они. Вообще. Народец мелкий, тощий, худой. Может, спросить брата и Путяту? Земля вроде бы хорошая, жирная. Даже непонятно, с чего здесь всё такое мелкое уродилось? Однако Храбра поощрить надобно бы. Молодец парень. Далеко пойдёт.

Князь поднялся с бревна, на котором сидел, лениво обозревая картину грабежа, поманил отрока. Тот послушно замер перед ним.

– Хорошо справился в лесу. Точно попал. Вот тебе награда. У тебя… – Гостомысл прищурился на солнышко, снова взглянул на отрока: – Как коснётся Ярило тех веток, уходим. Управишься?

– Что, княже? – не понял тот.

Младший князь протянул могучую руку, ухватил дочь Оттона за шею, рванул покрывало с головы девицы, толкнул в ноги юноше:

– Забирай. Она твоя.

Та ахнула, поняв без перевода, что сейчас будет. Открыла было рот, чтобы закричать-завизжать, но Храбр спокойно, словно не в первый раз, рванул дочку Оттона за волосы, подымая с земли, затем сунул ей кулак в душу [8] Душа – солнечное сплетение. . Пленница задохнулась, а отрок, без всякой натуги забросив лёгкое тело на плечо, понёс её к высившемуся чуть поодаль стожку. Мать девицы что-то умоляюще забормотала, скрестив руки на плоской высохшей груди, рухнула перед славянином на колени, Оттон же лишь отвернулся, это его не касается.

Храбр сбросил практически лишённое веса тело на вкусно пахнущее сено. Девица поползла назад, вжимаясь в плотную стену сухой травы, её огромные глаза, единственное, что было в ней по-настоящему красиво, наполнились слезами. Юноша наклонился, рванул пальцем глухое платье грубой ткани грязно-коричневого цвета. Материя легко поддалась, расползаясь по нитям основы, обнажая грязное, желтоватое тело. Отрок сплюнул: