Лана Гайсина - Письма из Канавии. Рассказы

Он не только перестал драться, он стал разговаривать. Рассказал мне о своих друзьях ласточках, про большого кота Муркинаса, о том, как ласточки атакуют кота, когда тот пытается пробраться на крышу. И уже под вечер Йонас повёл меня за угол дома и, взяв за руки, выдохнул: «Будь моей… мамой!»

Другая история произошла много позже. Мы жили тогда в Набережных Челнах, на берегу маленькой речки Мелекесски. Этажом выше жила женщина с сыном Алёшей и двумя белыми кошками. Женщина много и безобразно пила. Её истерические пьяные вопли сотрясали весь подъезд. Это в запойные дни, а трезвая – совершенно спокойная и красивая женщина.

Когда мать пила и Алеше становилось совсем невыносимо, он забирал своих кошек и приходил ко мне. Мы наблюдали, как беззаботно игрались две белоснежные Алешины кошки и моя трехцветная.

Я часто пекла пироги, кормила его, и он, уходя домой, просил: «А можно я возьму и маме?» Я пыталась сделать сердитое лицо и, конечно, не могла отказать ему.

Спустя годы, уже живя в Казани, получила от Алёши письмо. Бесхитростное письмо одинокого ребёнка. В конце приписка: «Вы мне дороже Ленина». Для того чтобы понять что означало такое признание, надо жить в то время, когда имя Ленина значило гораздо больше, чем сейчас Божье.

Я никогда себе не прощу свой довольно небрежный ответ Алёше. Конечно, перестройка, проблемы, … но всегда будет стоять перед глазами мальчик с двумя белыми кошками под мышками.

Слово «внук» на русском, татарском, литовском и украинском языках звучит почти одинаково. Может одним словом, словно первородным гортанным криком выразилась радость по поводу рождения маленького человечка…

Это случилось накануне Нового года 30 декабря. Стоял легкий морозец, где-то ближе к обеду выглянуло солнце, скудным зимним теплом согревая снежные поля, крыши домов. Зазвучали детские голоса на улице, послышалось тявканье собак – деревня оживала.

Мочютэ с утра толклась на кухне, готовя сначала завтрак, потом обед лесорубам. Визги детей, не желающих вставать, головная боль после бессонной ночи, затухающие печи – все раздражало Мочютэ. И зачем надо было врубать будильник среди ночи? Чтобы он методично выпевал с двух часов ненавистную мелодию? Понятно, что братья долго не виделись и проговорили до часу ночи, но будильник-то зачем!?

Нет, положительно, все решили извести несчастную Мочютэ. И по имени ее никто уже не зовет, так все и зовут Мочютэ – «бабуля» по-литовски. Бабуля пнула в сердцах бутылку, валяющуюся на полу. Это же надо столько выпить! Вот, сосед Йонас выпил две рюмки и пошел себе домой. И ведь стучала в дверь, просила не гоготать как на параде, ночь все-таки, и дети толком не спят, так нет еще и будильник на мобильнике включили! И теперь у Мочютэ вместо сердца сплошная ноющая боль и руки дрожат, точно она всю ночь пропьянствовала.

Конечно, не удивительно, что Альгис вернулся из Ирландии безработным, кому он там такой пьяница нужен. И зятя с толку сбивает. Хорошо, что еще жена стерва попалась, такому как Альгис, другой и не надо. Они ее дразнят «сувалькете». И неправда, что название народности «сувалькечай» произошло от русского «сволочь», вот и соседка – сувалькете, а какая работящая и порядочная. Это скорей всего все «дзукай» – неряхи и пьяницы, весь день ходит Мочютэ и за зятем вещи его разбросанные подбирает.

Визги и вопли дерущихся детей набирали обороты. И надо же было случиться, что у Кристины первым родился сын. Именем-то каким назвали, в честь Ричарда Львиное Сердце. Какой он Ричардас, так – Ричка – бестолочь и лентяй. Спокойно не пройдет, чтобы Александру не ударить. Вот и сейчас стоит Александра и плачет. Ричка – довольный, рядом надсмехается. И, вдруг, Александра развернулась и – «хук» левой – и уже Ричка согнулся в три погибели и верещит, несмотря на свое «львиное сердце». Что за дети!? А ведь, между детьми пять лет разницы, а ведут себя, как будто обоим – шесть. В ушах продолжали звенеть детские вопли. Мочютэ не вытерпела и решила: а что, если я – тоже также?

Сделав страшное лицо, заходит в комнату к детям и кричит, как самая настоящая ведьма. Дети изумленно уставились на бабулю:

– Вот я тоже буду орать как вы! – выкрикнув это, Мочютэ помчалась обратно на кухню на запах пригорающих голубцов. Детей больше не было слышно. Неужто помогло?

Теплые лучи невысокого зимнего солнца пронизывали все комнаты и грели, наверное, больше, чем печи.

– Пока светит солнце, надо чтобы дети погуляли. – Мочютэ позвала Александру и сказала ей, чтобы та шла на улицу. Александру долго упрашивать не пришлось, моментально собралась. Мочютэ только успела спросить, тепло ли она оделась и наказала далеко не уходить – скоро обедать.

Нажарив голубцов и поставив их тушиться, Мочютэ взглянула на часы: пора звать Александру. Ричка незадолго перед этим поехал на велосипеде в лес отвозить топор отцу. Александры во дворе не оказалось. Не было ее и у подружек. Продавщица в магазине подтвердила, что Александра с Габией и Каролиной появлялись в магазине час назад. Мочютэ кинулась на другой конец деревни, высматривая красную шубку внучки по дворам. Несмотря на солнце, ветер пробирал до костей. Еле плетясь от усталости, Мочютэ вернулась на свою улицу. Подошла к той замерзшей луже, на которой по словам Габии каталась Александра. Нет, утонуть тут невозможно. Долго глядела в сторону леса, на поле и дорогу, ведущую к лесу – никого не было видно. Гнев и злость сменили бессилие и отчаяние. Это же надо, такая бродяга, только неделю назад из-за неё без памяти валялась. Пропала как всегда. Углядела её Мочютэ на другом конце деревни, по красной шубке узнала. Тащил её какой-то мужчина за сараи. И разглядеть-то не могла куда точно. Задыхаясь, осела… Выяснилось потом, «мужчина» сестрой Доминикаса оказался. Аста одета была по-мужски. Или – повисла у соседа на заборе, кверху попой, а внизу колья металлические и бетон. Хорошо, что вовремя успела. Недалеко была – услышала. Вот и боится Мочютэ, а вдруг когда-нибудь не услышит, не успеет…

Вернулась домой и позвонила зятю в лес. Нет, Александра к ним не приходила. Мочютэ вновь обошла всех близлежащих соседей, и уже соседи подключились к поиску. На машине объездили всю деревню, заходя в дома, спрашивая, не встречали ли девочку в красной шубке. Александры нигде не было. Мочютэ металась по деревне, с побелевшим от страха лицом, пугая и вызывая жалость. Потом вспомнила про голубцы, что надо кормить людей, вернулась домой. Зазвенел мобильник. Зять и сообщил, что Александра пришла к ним.

Когда за окном зарокотал трактор с дровами, стол уже был накрыт. Первыми зашли Александра с отцом. Зять, стоя на пороге, просительно заглядывая в лицо Мочютэ, сказал: