Дмитрий Заваров - Эхо войны

– Граната! – предупреждаю Чапая.

Кидаю лимонку на ход стаи, напарник непроизвольно виляет к дальней обочине, я следом. Грохот, всплеск огня вперемешку с землей. Одного волка достал, он с визгом падает, катится в сторону, приминая траву. Четверка оставшихся шарахается, сбивает темп. Чапай лупит картечью, еще один зверь, споткнувшись, ныряет вниз. Троица выскакивает на дорогу позади нас. Теперь я могу разглядеть тварей: оскаленные пасти, маленькие уши, серая свалявшаяся шерсть. Невысокие, но очень коренастые. Мощные передние лапы, поджарые зады – они напоминают гиен-переростков.

Бью короткой очередью, но мимо – волки проскакивают на ту строну. Снова хлопает дробовик Чапая. Справа мелькает тень – успеваю повернуться и выстрелить: окровавленная морда пролетает в сантиметре от плеча, падает на дорогу. Сажаю пулю за пулей в бешеный ярко-голубой глаз. Задняя лапа монстра подрубает меня под колени. Удар настолько силен, что ноги взлетают выше головы, я всей массой валюсь на спину, рюкзак амортизирует. Где-то сверху витиевато матерится Чапай – он уже садит в тварей из пистолета. Выворачиваюсь из лямок, перекатываюсь на живот. Чуть не утыкаюсь лицом в расквашенную голову твари – ужасный смрад. Перед Чапаем валяется еще один волк, сучит лапами, когти крошат ветхий асфальт.

– Перезаряжай! – Я вскакиваю, встаю рядом.

Два волка носятся под насыпью. Прицелиться мешают кусты. Краем глаза вижу: Чапай опустился на колено, торопливо загоняет патроны в магазин. Над зарослями взвивается серое тело, встречаю его длинной очередью, но почти все мимо. Волк летит прямо на меня. Отпрыгиваю, ухожу с линии огня. Чапай засаживает почти в упор – голова монстра разлетается кровавыми ошметками. Подскакиваю к напарнику, быстро меняю магазин. Но оставшийся в живых мутант уже далеко: серая спина, удаляясь, то выныривает, то исчезает в траве.

– Волки позорные, – цедит Чапай.

И, вскинув дробовик, стреляет в небо. Мимо: пара ворон, истерично покаркивая, уносится обратно к лесу. Прикидываю расстояние – нет, с «калаша» тоже не достану. И тут впереди трещит выстрел: правая ворона сбивается с ритма и, дернув крыльями, валится на землю. Еще хлопок – и вторая птица осыпается вниз ворохом перьев. Это подоспел на подмогу Паутиныч.

Он потешно машет нам руками: маленький, бородатый. Похож одновременно на Льва Толстого и Ленина, только неухоженный. Всю жизнь проработал на метеостанции, не ушел оттуда, даже когда возникла Зона. А после Взрыва, как он заявил, уже и уходить некуда.

– Ко мне? – кричит Паутиныч на подходе.

– А то к кому? – откликается Чапай. – Здорово, отец!

Паутиныч подходит, жмет руки. Одет он в старый брезентовый плащ, камуфляжные штаны заправлены в кирзачи, на голове – потертая кожаная кепка. С собой прихватил СВД – вот чем объясняются меткие выстрелы. Хотя, по слухам, Паутиныч и без снайперки мастер по стрельбе.

– Вы от Хирурга?

– От него.

– Пошли, я все приготовил.

От шоссе к метеостанции когда-то шла выложенная плитами дорога. Сейчас эти плиты практически исчезли, утонули в земле, только кое-где из-под дерна торчат раскрошенные бетонные углы. Метеостанция представляет собой одноэтажный бревенчатый домик посреди огороженной сетчатым забором территории. Забор практически сгнил, остатки сетки ржавыми лоскутами висят на металлическом каркасе. До сих пор не понимаю, как Паутиныч может жить один в Зоне. Почему его не трогают твари – тоже загадка.

Мы идем вслед за хозяином. У покосившегося деревянного крыльца стоит бочка, доверху наполненная водой. Поднимаемся по ступенькам, заходим в дом.

Комната с низким потолком. Посреди – массивный стол с блестящим медным самоваром. В доме пахнет яблоками и дымом. Не сговариваясь, начинаем разуваться.

– Чай будете? – предлагает Паутиныч.

И тут я замираю с расшнурованным берцем в руке. Напротив входа – дверь в другую комнату. Она открыта. Видна железная кровать с хромированной дугой спинки. И на этой кровати сидит женщина. Она одета в какой-то пестрый сарафан, длинные чуть вьющиеся волосы падают на плечи.

– Это кто? – От неожиданности я забываю о приличиях.

– Внучка, – буднично поясняет Паутиныч. – С Ельска пришла.

Женщина медленно поворачивает голову на звук голосов. На молодом, очень бледном и очень красивом лице зияют бессмысленно-пустые глаза шатуна.

Было очень тихо и очень темно. Ночь выдалась облачная, что в тактическом плане не могло не радовать, но чисто по-человечески – луна бы не помешала. Мы спускались к реке, передо мной черной тенью плыла спина сержанта Коваля.

Вдалеке справа, над позициями, с равными промежутками вспыхивали одиночные осветительные ракеты, и от этого темень вокруг нас казалась еще гуще.

Высокая, по колено, трава оказывала активное сопротивление – я двигался, как в воде, жесткие стебли путались в ногах, невидимый в темноте репейник с хрустом цеплялся за одежду, рассыпался, оставляя на штанах и рукавах гимнастерки раздражающие заусенцы.

Первым шел еще один мой боец, ефрейтор Мамажан Нурбаев, но о его существовании в этой тьме египетской свидетельствовал только тихий шорох. Как этот «друг степей» ориентировался – оставалось только предполагать. А может, и не ориентировался он вовсе? Вдруг сейчас мы скатимся в какой-нибудь овраг, переломаем шеи, и на этом моя карьера командира разведроты скоропостижно закончится? Да, тогда шефу все-таки придется признать мою правоту…

Упустив момент, когда шорох впереди стих, я налетел на Коваля, больно приложившись носом о ствол. Сержант только тяжело вздохнул. Чего встали? Я прислушался: где-то недалеко шелестели на ветру листья. В сыроватом воздухе явственно проступил запах тины. Я понял, что река совсем рядом – и тут же тихий плеск подтвердил мою догадку.

– Вон той тропинк к лодк выходит, – глотая окончания, прошипел Нурбаев над самым ухом.

Какая тропинка? Я проморгался, потер глаза… Он издевается? Неровный контур противоположного берега чернел на фоне более светлой черноты неба. Вот и все, что я смог разглядеть. Ну да, впереди, метрах в трех, не столько виделась, сколько ощущалась стена прибрежных кустов. В который раз с начала ночного путешествия кольнула мысль: зря я все это затеял!

– Пошли, – выдохнула темнота голосом Коваля.

Ориентируясь на шум, двинулся следом. Спуск стал круче, я невольно ускорил шаги. И получил по лицу веткой, потом еще раз, довольно ощутимо. Поводил в темноте руками, но никаких веток не нащупал. Шуршание шагов сменилось легким чавканьем, я почувствовал, что земля под подошвами начала мягко проминаться, а вскоре появилась и открытая вода. Зацепился за корень, чуть не упал, расставил руки для равновесия и тут же снова схлопотал по лицу – на этот раз, судя по ощущениям, небольшим бревном.