Александр Мазин - Король на горе

Вот теперь я его наконец-то зацепил. Ух он и разозлился!

Говорят, на правду не обижаются. Как бы не так!

Пусть правды в моих словах было ровно столько, чтобы они выглядели правдой. Но некоторая правда все же была. Вот отчего Трувор и завелся.

Будь мы одни, возможно, даже убить меня попробовал бы. И скорее всего, успешно. Его не зря ведь Жнецом прозвали. Из всех варягов, каких я знал, он лучший. Сравниться с ним обещал разве что его племянник Харра Стрекоза. Но и то лишь в отдаленном будущем.

Однако мы не наедине. Рядом – раздувающий ноздри толстого носа Свартхёвди. Рядом – Хавгрим. И все остальные тоже. И они точно не останутся в стороне, если начнется заварушка.

Зря ты пришел поучать меня один, Трувор Жнец. Ну да, он не драться пришел, а наставлять по-отечески несмышленого Волчонка, возомнившего себя независимым вождем-хёвдингом. Такого самое то мордой в собственную лужу потыкать. Не смей, мол, метить хозяйскую территорию!

Надо отдать Трувору должное: с бешенством он справился практически мгновенно. Вот вожак поопытней меня. Оценил, просчитал – и на провокацию не повелся. Не подобрел, нет. Но мыслительные способности восстановил полностью.

– Да-да… – протянул он как бы даже с огорчением. – А я еще дочь за тебя выдать хотел. В род принять, варягом сделать. А ты на хорошее вот как…

– Добро я помню, Трувор. Не надо путать, – я тоже постарался успокоиться. – Тебя я не предавал. Это ты нас предал. Меня, его, – кивок на Свартхёвди, – и остальных. – Широкий жест, обнимающий остальных участников застолья. – Князя твоего я понимаю. Он теперь не под парусом, а под тестем ходит. Но тебя, нет, не понимаю. Ты тогда попросил нас остаться, и мы остались. Поверили тебе. Другу. А ты вот кем оказался…

И вдруг мне самому стало чертовски обидно. Куда обиднее, чем раньше. Прежде обида была правильная, удобная. Та, за которую мстят. А эта…

Были у меня друзья. Варяги. Теперь – нет. И это было даже хуже, чем понимание того, что больше не увижу Зарёнку.

Не скажу, что люблю эту девушку больше жизни, так, как Гудрун мою ненаглядную. Но все же… наверное, я и Зарю тоже люблю. Рюрик, собака! Из-за тебя все. И ты, княжий подпевала Трувор…

– Я все помню, Жнец, и добро, и зло, – я постарался подбирать слова поточнее. И побольнее. – И хочу кое-что напомнить и тебе. Это ведь ты посоветовал мне, Волчонку, стать вождем-хёвдингом тогда, на земле франков. И спасибо тебе, потому что я и впрямь стал хёвдингом. А вот ты, похоже, этого не заметил. Думаешь, что я хочу стать одним из вас, варягов? Да, пару лет назад – может быть. Тогда мы все были другими. И вы, варяги, тоже. И торговать кровью своих людей, как этого требует твой князь и как это, похоже, принято теперь у вас, варягов, я не стану.

Ну-ну, сверли меня взглядом. Взгляд – не копье. Дырка в организме не образуется.

– Я сидел за столом у многих конунгов, Трувор Жнец. Среди них есть пострашнее, чем твой князь. Настоящие конунги, для которых твой Рюрик – просто ползущая по столу букашка. Но были и такие, кто подобно тебе и ему охотно менял кровь и жизнь своих людей на богатство и земли. Помнишь, Трувор, графа Ламберта? Того, которого его бывшие данники не захотели пускать в ворота и который за то, чтобы снова стать хозяином города, отдал его жителей Рагнарсонам? Вижу, что помнишь! Вот и твой князь – он такой же. И все вы здесь – такие же. На словах стоите за своих людей, а на деле лишь ищете выгоду. Помнишь, как Рюрик не пожелал искать моих похитителей, чтобы случайно не обидеть пару ладожан? А когда в Ладогу пришел Водимир и начал резать и грабить, разве кто-то поспешил им на выручку? Вы все, и Рюрик, и ты, и даже сами ладожские бояре, очень обрадовались, что, пока Водимир убивает ладожан, вы можете пограбить самого Водимира.

– Ты сам хотел того же! – не выдержал Трувор. – Так что не смей обвинять в этом Хрёрека!

– Рюрика! – уточнил я. – Хрёрек-конунг убит Сигурдовым копьем у берегов Фризии! И я никогда не утверждал, что весь этот город, который вокруг, – он мой. Мой здесь – вот этот клочок земли, на котором мы стоим. Да и то получил я не от твоего князя, а от его тестя, для которого я – отвратительный нурман, коего терпят, пока он полезен, но пришибут, когда надобность в нурмане пропадет. Вернее, попробуют пришибить, – добавил я с ухмылкой. – Потому что во всей дружине старого Гостомысла не найдется никого, кому это по зубам. Но у него есть Рюрик. А у Рюрика есть ты. Понимаешь, о чем я?

– Нет!

– Врешь! – с удовольствием сообщил я. – Все ты понимаешь, варяг. Ну же!

Но Трувор молчал. Может, ждал, чем я еще его порадую. Или прикидывал, стоит ли бросить мне вызов?

Он куда лучше держал себя в руках, Трувор Жнец. И думал не о том, сможет ли он меня убить, а о том, что будет после. Возможно, он мыслил сейчас не как оскорбленный воин, а как настоящий вождь? Когда я обвинял его в том, что он торгует кровью своей родни, я ведь знал, что это ложь, которая лишь выглядит правдой, если взглянуть на нее под определенным углом. Можно убить меня. Можно перерезать всех нас. Не сомневаюсь, что сотне варягов это вполне по силам, несмотря на моего Волка, моих берсерков и снайпера-лучника Бури. Однако очень возможно, что наша смерть не пройдет незамеченной. Что слух о ней пойдет дальше, до самого Сёлунда. А ведь там, далеко-далеко, но все равно за моей спиной маячит жуткая тень дракона. Ивара Рагнарсона по прозвищу Бескостный. И если допустить, просто допустить такую возможность, что из-за моей смерти дракон обратит свой жуткий взгляд на маленькую Ладогу-Альдейгью…

– Вижу, ты хочешь убить, – ровно произнес я. – Что ж, попробуй. Не бойся. Я, как хёвдинг, объявлю поединок чистым. Иначе вам придется убить всех, а я не хочу крови моих людей. Да и твоих – тоже. Это ведь ты, Трувор, торгуешь кровью родни. А Ольбард, Руад, Рулаф и остальные – они остались прежними. Такими же, как в те времена, когда мы бились в одном строю. И я не хочу их смерти.

– А я, по-твоему, хочу?

Все-таки изумительное у Трувора самообладание.

– Не хочешь, – согласился я с улыбочкой. – Разве что за их жизни предложат хорошую цену. Тогда – другое дело.

Я подумал: вот сейчас он сорвется. Уловил боковым зрением движение Свартхёвди, его волчью ухмылку. Я могу сколько угодно объявлять поединок чистым. Для Медвежонка это – пустые слова. Он – берсерк. Он – воин Одина. Там, в Скандинавии, все знают: берсерку плевать на слова «чистый от мести». Есть лишь один закон, который чтит Воин Одина: я убиваю, когда хочу! Самого желания вполне достаточно.

Ух как Трувору хотелось дать выход ярости! Однако он догадывался: вызови он меня сейчас и убей, мои берсерки порвут его, наплевав на слова.

Я не смотрел на Хавгрима, но знал, что он тоже ухмыляется. Я всех убедил, что Трувор – недостойный человек, который нас обманул. Теперь каждый из моих хирдманов хочет его крови. Ну, кроме монаха.