Алекс де Клемешье - Клинки кардинала

– Заканчивай, дружище! – серьезным тоном посоветовал детина, поднимаясь с подножки. – Нам еще возвращать девицу в Париж…

Мужчина с видимым сожалением вздохнул, парировал хитрый двойной финт, провел уверенное купе, что дало возможность приблизиться к виконту едва ли не вплотную, а затем эфесом собственной шпаги молниеносно нанес удар в висок. Виконт рухнул, будто сброшенная с плеча охотника подстреленная косуля.

– Не убил? – с удивлением спросил детина. – Пожалел?

– Не стоит без веской причины убивать настоящих мастеров фехтования. Ты заметил, Малыш? Он умудрился не допустить ни единой ошибки, хотя сражался без должного освещения!

– И все равно ты мог проткнуть его первым же выпадом! – упрямо возразил здоровяк, которого будто бы в насмешку назвали Малышом. – Скажу больше – ты мог бы вообще не брать в руки оружия и при этом прикончить его еще быстрее, чем с оружием в руках.

– Все так, но… Шпага этого юноши еще послужит Франции.

– Собираешься порекомендовать его своему родственничку? – с ухмылкой прищурился детина.

– Разве я назвал имя кардинала? – пожал плечами господин в камзоле, вложил клинок в ножны и поднял с травы шляпу. – Служить Франции можно и другими способами.

Из чащи неторопливо вышел волк, лениво оглядел людей, облизнулся и, встав на задние лапы, с интересом сунулся в окошко кареты. Внутри раздался вскрик.

– Не озорничай, Лёлю́, – мягко проговорил темно-серый. – Чего доброго, наши и без того напуганные девушки лишатся чувств…

– Уже! – подтвердил детина, отодвигая шторку и заглядывая в карету.

– Ты ведь позволишь нам полакомиться? – раздался тонкий нежный голосок юноши-охотника, все так же стерегущего необъяснимо застывших лошадей.

– Что такое? – нахмурился бледный господин. – Тебе мало бродяг и крестьян с окрестных ферм?

– Субретка! – добавив в голос жеманства, откликнулся юноша. – Чистенькая, беленькая, пахнет вкусно, как и ее госпожа…

– Довольно! – оборвал его мужчина. – Запах крови ударил тебе в голову. Ты знаешь правила. Этих – не трогать. – Юноша в третий раз за вечер фыркнул. – Лучше помоги Малышу перенести виконта в карету. Лёлю, а ты давай-ка перекидывайся обратно. Только не здесь! Вдруг наши дамы соизволят прийти в себя… Твой плащ висит вон на том дереве, помнишь? – Волк постоял в задумчивости, затем, не издав ни звука, развернулся и потрусил в нужную сторону. – И мушкет на обратном пути прихвати! Надо будет вернуть хозяевам…

Молодого д’Армаль-Доре кое-как уложили в ноги дамам, которые находились в спасительном обмороке. Карету с трудом развернули на узкой лесной дороге; для этого юноше-охотнику пришлось «оживить» окаменевших лошадей, и сделал он это способом столь же непонятным, каким до этого заставил их замереть на месте. Испанский жеребец тут же вновь поднялся на дыбы и, оглушительно заржав, мигом растворился в темноте – благо поскакал он по направлению к Фонтенбло, и, следовательно, оставалась надежда, что виконт сможет его отыскать, когда очнется.

Малыш и юноша в охотничьем костюме заняли места кучера и лакея. Перекинувшийся обратно в человека Лёлю с мушкетом в руке вскочил на подножку – его можно было бы принять за точную копию Малыша, и даже длинный плащ поверх обнаженного тела был точно таким же, однако выглядел он лет на двадцать старше своего «близнеца». Карета умчалась, а мертвенно-бледный мужчина еще раз прошелся по поляне, ногой отпихнул подальше от колеи тело несчастного кучера со сломанной шеей, внимательно осмотрел примятую траву и особенно то место, где стояли нормандцы. Результатом он, по всей видимости, остался доволен, так как готов был уже покинуть место схватки. Однако внезапно ему помешали.

Странное зрелище представляли два этих существа, которые зорко следили друг за другом, оценивали каждый возможности противника… и, словно два быка одной породы, они были удивительно похожи и яростно ненавидели один другого.

– Ночной Дозор! Соблаговолите покинуть Сумрак! – с отчетливым провансальским выговором потребовал соткавшийся из теней и лунного света шевалье.

– Помилуйте, месье дозорный! – обернув к провансальцу пергаментное лицо, удивленно произнес господин в темно-сером. – Если Сумраком вы называете La Pénombre [4] La Pénombre – полумрак ( фр .). , то я и так вне.

Ответ – такой подчеркнуто вежливый, что заставлял задуматься о скрытой насмешке, – мог бы сбить с толку новоявленного стража порядка, однако тот постарался хотя бы внешне казаться невозмутимым:

– Извольте представиться и предъявить бумаги!

– Барон де Бреку, месье дозорный, к вашим услугам. Темный. Вампир. – Бледный господин раскланялся.

– Эжен Ля Мюрэн, Светлый, Ночной Дозор Парижа, – скороговоркой выпалил страж порядка и требовательно протянул руку. – Бумаги, сударь, бумаги!

– Надо же! Парижские Дозоры наконец-то дотянули свои алчные ручонки до такого лакомого местечка, как Фонтенбло? – Барон недоверчиво качнул головой. – Ваше лицо мне незнакомо, хотя я знаю большинство гвардейцев Пресветлого коннетабля. Вы, вероятно, новобранец? Впрочем, пустое. Какие бумаги угодно увидеть месье? Мое клеймо вы и так наверняка прочли сквозь La Pénombre.

– Я хочу получить от вас подписанное коннетаблями Дозоров дозволение на охоту и убийство в здешних местах.

– Охоту? Убийство? – Лишь губы и брови двигались на пергаментном лице вампира, да и губы-то шевелились вяло, слова произносились неохотно, из одной лишь необходимости. – Прошу прощения, но у меня нет такого письма.

– В таком случае я вынужден арестовать вас, барон.

– Вот как? Что ж, наверняка у вас есть на то основания, но позвольте прежде узнать – а за что?

– Вы еще спрашиваете?! – с возмущением воскликнул провансалец и положил ладонь на эфес шпаги. – А два трупа, которые еще не успели остыть?! По-вашему, сударь, это не достаточный повод?

– Ах это… – хмыкнул де Бреку и продолжил вкрадчиво: – Если месье дозорный изволит подойти поближе и посмотреть внимательнее… Неужели вы считаете, что такие раны мог бы нанести вампир? – Он протянул руку к кучеру с перекушенной шеей, затем указал на подлесок, где лежали останки второго тела. – Неужели вас учили, что мы терзаем и обгладываем свою жертву до костей?

Ля Мюрэн на мгновение задумался и привел довод:

– Но я ощущаю на вашей шпаге свежую кровь!

– Ах это… – повторил барон и сделал слабую попытку изогнуть губы в усмешке. – Что ж, тут вы правы, на моем клинке действительно могла остаться капелька. Но неужели, месье, кровь одного человека может являться доказательством моей причастности к убийству двух других?

– Уж не хотите ли вы сказать, что те несчастные и ваша окровавленная шпага никак не связаны?! – ощетинился дозорный.