Михаил Алексеев - Воскресное утро

В такой же прострации Петр въехал в город. И только увидев на улице встречную «полуторку», сообразил, что с момента выезда с Вязьма-Брянской ему не попалась навстречу ни одна автомашина. А теперь, увидев то, что ехало ему навстречу, майор засомневался в объективности реальности и ущипнул себя. Боль была. Но «полуторка» тоже не исчезла. Водитель ее не отрываясь смотрел на «жигуленок», равно как и Петр смотрел на «полуторку». Так они и разъехались. Дальше майор Курочкин ехал чисто на автомате – по направлению к рынку. Но скоро понял, что уже не знает куда ехать. ЭТО БЫЛ ДРУГОЙ ГОРОД!

Свернув налево, он выкатился – как он полагал – на площадь Ефремова. По крайней мере, он думал, что это примерно тут должно находиться. Но памятника геройски погибшему генерал-лейтенанту он не увидел. Зато в пределах видимости находились три церкви. От мысли, что это он сошел с ума и провалился куда-то в неизвестность, спасала башня крепости. Он помнил, что она, кажется, называлась Спасская и была единственной оставшейся с ХVII века. Вот она присутствовала в видениях майора. Он вышел из машины и присел на стоявшую под деревьями скамейку. Проходящие люди с интересом смотрели на него и с недоумением на его машину. Он автоматически, краем сознания отмечал их странность в одежде – они одевались, как его родители на фотографиях их юности. Левей его на скамейке лежала кем-то забытая газета «Рабочий путь». Это была знакомая областная газета. Вот только дата ее была просто несуразной – 13 июня 1941 года. Петр взял ее и стал просматривать. Странно, но статьи действительно соответствовали дате, как и все окружающее майора. Единственное, что не совпадало со временем – это был он и его автомобиль.

18 июня 1979 года, 7.30. Штаб Центра

Воскресное утро для начальника Центра полковника Владимира Васильевича Красавина началось с телефонного звонка в 7 утра. Звонил начальник штаба подполковник Рябцев и просил прийти на службу, так как по телефону, по его словам, он объяснить причину не мог. Полковник удивился налету некоей таинственности в интонациях подчиненного и после утренних процедур, надев повседневную форму, вышел из квартиры в прекрасное июньское воскресенье. Городок просыпался, хлопали двери подъездов, и женские фигурки еще в домашних халатиках спешили по направлению к мусорным бакам. Вместе с ними из домов выходили и уже одетые для сельхозработ «счастливые» владельцы дачных участков и живности, обитающей на них. Слышались утренние приветствия, и начальник кивал головой, здороваясь в ответ. Жизнь в Центре была похожа на жизнь в деревне или, точнее – в гарнизоне – все друг друга знали. Да и домов-то на улице Авиационной было всего лишь три штуки – один стоквартирный и два сорокавосьмиквартирных. Четвертый стоквартирный еще был на стадии строительства и даже без крыши. А две других улицы Центра – Парковая и Лесная – лежали ближе к аэродрому за двумя рукотворными озерами, вырытыми на месте начинающегося оврага. Озера круглый год пользовались вниманием всего местного населения. Летом и зимой мальчишки не вылезали из воды и ледяных катков. Взрослые любили посидеть с удочками под шум растущих на берегу берез. Рыбалка была, прямо скажем – не очень, так, карасики, иногда щучка попадалась, но важен был сам процесс, а он присутствовал. Даже сам начальник не чурался иногда закинуть удочку и помедитировать на безмятежный поплавок.

Идти было недалеко, и через пять минут полковник открывал дверь кабинета начальника штаба. И только взглянув на сидящих в кабинете, он понял интонации Рябцева в телефонном разговоре. В его голове звякнул звоночек. Этот звоночек в голове полковника Красавина просыпался каждый раз, когда заканчивалась его спокойная жизнь. Или наоборот – спокойная жизнь заканчивалась по этому звонку. В общем, они – звоночек и проблемы – были взаимосвязаны.

В кабинете, кроме Рябцева, сидели двое, одетых так, как он видел только в фильмах про войну. В званиях на петлицах Красавин не разбирался, но разницу между звездами и шпалами на петлицах улавливал. И его многолетний служебный опыт также указывал на человека с тремя звездами в петлицах как на старшего.

– Здравствуйте! – произнес полковник, усаживаясь за столом, и внимательно посмотрел на начальника штаба. Рябцев понял немой вопрос и доложил ситуацию. После его слов «Начальник ВВС Красной Армии Павел Федорович Жигарев», старший достал из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение и протянул его Красавину. Посмотрев его, Красавин снова услышал звонок. Причем тот, кто управлял этим звонком, добавил громкости.

Владимир Васильевич, как и всякий советский человек, любил и уважал литературу. Но сказать, что он был страстным почитателем ее раздела «фантастика» было нельзя. Он был человек реальный и реалистичный. В чудеса не верил, и сейчас в его голове роились мысли вокруг двух вопросов «Кто это?» и «Зачем это?». И вот как раз эти все мысли были одна фантастичней другой. Внешне лицо полковника оставалось бесстрастным – он умел управлять эмоциями, да и по характеру был флегматичен, поэтому окружающие не могли видеть его мысленных метаний.

Пауза, возникшая в кабинете, была прервана стуком в дверь.

– Разрешите! – в приоткрывшейся двери возникла голова дежурного по Центру.

– Да, войдите, – с облегчением произнес начальник Центра, отдавая удостоверение незнакомцу и пытаясь воспользоваться отсрочкой от необходимости отвечать на свои немые вопросы и задавать прямые вопросы незнакомцам – а других ситуация и не предполагала.

– Товарищ полковник! Прибыл главный энергетик и инженер АТС. Им нужно доложить лично вам.

– Хорошо! Пусть идут ко мне в кабинет, – ответил начальник Центра и, поднявшись, извинился перед присутствующими о необходимости выслушать подчиненных.

В своем кабинете он внимательно выслушал сначала главного энергетика, с неудовольствием отметив про себя, что звонить дежурному диспетчеру Вяземского района электрических сетей об отсутствии энергопитания, обязанность самого главного энергетика, и это можно было сделать без доклада начальнику Центра. Однако доклад инженера АТС привел его к мысли, что не все так просто. Со слабой надеждой он встал из-за стола и, обойдя его, подошел к Василию Рачкову вплотную.

– Чем закусывал? – спросил он у Василия, принюхиваясь и не ощущая запаха спиртного.

– Я не пил! – обиделся Василий.

– Тогда куда подевалась Бозня и Московская?

– Не знаю, – обреченно развел тот руками.

В голове полковника Красавина уже звенел не звоночек. Там гремел ревун на фоне похоронного марша. Внезапно открылась дверь, и в кабинет молча и без разрешения вошел бледный майор Курочкин со странно изумленными глазами и, подойдя к полковнику, сказал: