Михаил Ланцов - Безумный Макс. Поручик Империи

Уже смеркалось, поэтому мудрить не стали. Просто отъехали в сторону на несколько километров и, съехав с дороги в небольшой перелесок, встали там лагерем. В темноте автомобиль, стоящий среди деревьев, не разглядеть. А костер можно было развести в небольшом овраге. Там же подогреть еду и вскипятить воду.

– Максим Федорович, – тихо позвал поручика полковник. Так и не представившийся, к слову.

– Слушаю.

– Что делать дальше думаете?

– Злодействовать, – улыбнувшись, ответил поручик. – Как я могу к вам обращаться?

– Андрей Петрович.

– Очень приятно. Андрей Петрович, судя по всему, основные силы корпуса генерала Артамонова организованно отходят с боями на юг. В лучшем случае. В худшем – беспорядочно отступают. Поэтому прорываться к нему я смысла не вижу. Планирую прокатиться по тылам и постараться сорвать немцам снабжение. А если повезет, то оттянуть на себя батальон-другой.

– Дерзко.

– Не вижу другого способа замедлить наступление немцев. Что толку нашим от десятка-другого солдат на передовой? А здесь, в тылу, на грузовике да с пулеметом – мы представляем для немцев несоизмеримую опасность.

– Дерзко, – тихо повторил полковник, а потом добавил с едва заметной улыбкой: – Но я одобряю.

– За Японскую войну? – спросил Максим, кивнув на орден Святого Владимира IV степени с мечами.

– За Мукден, – кивнул полковник, уточняя.

– В штабе мы нашли Анненскую саблю. Не ваша?

Так разговор и завязался. Оказалось, что поносило Андрея Петровича изрядно. Все больше по Дальнему Востоку, где он встретил XX век. Боксерское восстание. Взятие Пекина. Занятие Порт-Артура. Русско-японская война. Революционные события. Подавление мятежей. И вот – шальная пуля. Глупое ранение. Случайное. Он бы еще повоевал…

За разговором полковник и уснул. Сказались и общая слабость, и нервное напряжение. А поручик, проверив, как унтер-офицеры помогают бойцам освоиться с новым вооружением, засел за карту местности. Нужно было придумать хоть какой-то план действий как для себя, так и для отряда.

Основная сложность заключалась в том, что, собственно, Максим был в этом мире чужим, всецело инородным элементом. И если сейчас он хоть как-то вписывался в обстановку, то переход в распоряжение частей Русской Императорской армии радости ему не доставит. Документов нет. Знакомых нет. Связей нет. Ничего нет. Он никто и звать его никак. Конечно, боевые заслуги могут и зачесть, признав офицером и выпустив в войска. Если повезет. Ведь наверняка будут проверять. Конечно, НКВД здесь нет. Но все равно. Он прекрасно знал о той шпионской истерии в Российской Империи, что имела место в годы войны. Так что у него есть все шансы попасть как кур во щи. Но даже если выкрутится, дальше-то что?

Максим не испытывал иллюзий и прекрасно понимал, что если его не убьют в ходе боевых действий, то уж жернова революции и последующей гражданской войны перемолотят только в путь. Все эти высокие идеи свободы, равенства и братства были ему чужды чуть более чем полностью. Для него они звучали как бред восторженных юнцов и экзальтированных идеалистов. Да и к демократии он относился весьма прохладно. А значит, шансов пережить ту кровавую кашу, которая грядет, у него практически нет.

Из чего он делал простой и незамысловатый вывод. Нужно просто исчезнуть. Немецкого языка он не знал. Однако это, на его взгляд, не должно было помешать раствориться на просторах Германии. Взять и в нужный момент исчезнуть, прихватив с собой трофейные пистолеты, деньги и прочие ценности. Дойти до нейтральной Швейцарии. Нелегально перейти границу. Перейти во Францию или Италию. И уже оттуда перебраться в более спокойные места. Благо что английским языком он худо-бедно владел.

Но как это сделать?

Кроме того, нарисовалась еще одна проблема. Вот так сидя возле костра и анализируя день, Максим даже не смог объяснить, зачем он бросился спасать пленных. Это было ему невыгодно. От маленького отряда легче избавиться, просто подставив под убой. А тут раз – и взвалил себе на плечи еще дюжину людей. И с каждым новым человеком бросить отряд и начатое дело становилось все сложнее и сложнее. Чисто психологически. Он ведь видел, что люди доверились ему. Даже освобожденные пленники, на которых уже успел распространиться боевой дух и запал изначального ядра отряда. И вера в своего командира. Странного, но сумевшего достичь значимых результатов в кратчайшие сроки.

Поручик хмуро потер лицо, поймав себя на мысли, что ему стыдно смотреть в глаза своим людям. Просто стыдно. Они ведь ничего не знали и верили ему. Чтобы хоть как-то подавить это чувство, Максим встал и отправился проверять посты, стараясь отвлечься…

27 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Утро наступило внезапно.

Максим, не выспавшийся и злой, потянулся и принялся за дела. Требовалось навести марафет: умыться, побриться, надеть уже почищенный китель. Кем-то. Пока он чистил морду лица. Ну а что? Командир отряда он или где?

Полковник же, также проснувшийся с первыми лучами солнца, внимательно за ним наблюдал. Очень уж он казался ему странным поручиком. Да – решительный, уверенный в себе малый. Но насквозь неправильный. Хотя это и не бросалось в глаза явно. Однако какой-то едва заметный флер присутствовал постоянно.

В чем? Сложно сказать.

Что-то проскакивает в его речи такое, что цепляло полковника. На первый взгляд безвредные словечки да обороты, но насквозь незнакомые и непривычные. Из Максима Федоровича со всех щелей выпирала удивительная начитанность и широчайший кругозор, непривычный для пехотного поручика. Оно было и неудивительно. Учебная программа в рамках средней общеобразовательной программы в конце XX века на голову превосходила ту, что имелась в гимназиях начала того же века в России. И по совокупным часам, и по объему сведений. Разве что баланс предметов иной. А ведь у Максима был еще полный курс высшего военного училища, то есть вуз за плечами. И там тоже минувший век оставил самые неизгладимые следы интенсификации и акселерации всего и вся. Ну и увлечения… Поэтому, даже всеми силами сдерживаясь, он все равно светился как новогодняя елка в ночи. Что не могло укрыться от взгляда ни Васкова, ни Хоботова, ни тем более полковника.

Впрочем, странностей и других хватало.

Андрей Петрович в бытность свою видел выступление силачей в цирке. И даже самого Ивана Максимовича Поддубного. Однако, когда поручик снял тельную рубаху для водных процедур, удивился. И было с чего. Максим ведь в той жизни не все время водку пьянствовал да по лесам бегал. Он и своей физической форме уделял немало времени. А культура и техника тренировок в начале XX века только-только делала свои первые, робкие шаги. Вот и удивился полковник разумно прокачанному и подсушенному телу поручика с рельефом мышц и кубиками пресса на животе. Прямо как на античных барельефах…