Валерий Шмаев - Мститель. Дорога гнева

Вы – начальник Управления, человек, отвечающий здесь за всё, как и наш «Командир».

Абакумову показалось забавным сравнение начальника Управления НКВД с командиром партизанского отряда, и он с усмешкой спросил:

– Такой же, как и ваш командир?

На что получил правдивый ответ, который поразил его. Девушка так же спокойно ответила:

– Конечно же нет, Виктор Семёнович. «Командир» для нас значительно выше, чем вы и вы для ваших подчинённых. «Командир» всем нам, и инструкторам тоже, спас жизнь, научил воевать, научил не умирать на этой войне, собрал нас, организовал и ещё многое другое. «Командир» сам ходит на боевые задания и рискует своей жизнью так же, как и мы, но делает это так, что люди гибнут крайне редко. В Даугавпилсе не погиб никто, а их было всего четверо.

Вы для своих подчинённых только верховная власть и высший суд. Вас боятся, а не любят. Мы умеем слушать. Извините, если обидела.

Абакумов промолчал и, не зная, что ответить, отпустил девушку. Чётко повернувшись через левое плечо, Сара вышла из кабинета.

Только взглянув на информацию, извлечённую из контейнеров, найденных именно там, где сказала девушка, Абакумов выехал в Кремль. Сведения, переданные командиром отряда, касались описания ядерного проекта и ракетного вооружения. Информация из первого контейнера была запечатана в отдельный большой пакет, перевязанный толстой чёрной шёлковой лентой и необычно запечатанный. Открыть незаметно было невозможно, а дураком Абакумов не был. На пакете было написано только одно слово: «Сталину».

Сара

После последнего моего сообщения прошла уже неделя. Тренировки, которыми мы занимались с курсантами школы, у нас изменились, вернее, к нашим тренировкам добавились ещё и прыжки с парашютом, а вместо простых курсантов с нами стали заниматься бойцы нашей будущей группы. На теоретических занятиях мы и учили, и учились. Мы показывали всё, что знали и использовали сами, нам показывали то, что мы не знали. Вот только оказалось, что таких знаний практически нет, кроме, пожалуй, радиодела, а вот мы первую неделю читали лекции и показывали свои знания и умения местным инструкторам.

Нет, конечно, мы не знаем хитростей подрывного дела, всяких там ядов и химических реактивов, но нам это и не надо. Откуда мы бы всё это взяли? Да и зачем нам это? Цели и задачи наших диверсионных групп совсем другие. А вот то, что «Командир» рассказал нам в своё время за столом по поводу гранат без замедлителя, «Ода» рассказал в первый же день в лицах.

На хохот инструкторов даже пришёл руководитель школы. Развлекались эти здоровенные мужики, как дети, ещё десять минут, пока мы не сказали, что такие гранаты есть у каждого бойца нашего отряда, даже у таких детей, как Даир, так как попадать в плен никому из нас нельзя. Впрочем, в этой школе все такие. Для всех бойцов этой школы гибель на собственной гранате – самый лучший выход из безнадёжного положения и самый желанный.

Сегодня произошло событие, которое выбило всех нас из накатанной колеи тренировок. Нас всех шестерых и погибших Шета и Натана тоже неожиданно наградили орденом Боевого Красного Знамени. Это было, правда, неожиданно. Начальник школы зашел в класс, где мы учились, и прямо на занятиях вручил ордена. Такого ордена ни у кого из курсантов нет, даже у инструкторов только у двоих. Я вот сижу и думаю, за что мне эта награда?

«Старшина», «Белка», «Батя», «Погранец», «Стриж», «Восьмой» сделали много больше нас. А погибший «Рысь»? А «Серж»? А «Командир»? А наш «Руль», который никогда больше не улыбался после рейда на танке. А «Гном» с Арье, которые были в Даугавпилсе? Зачем мне награда, которую я не заслужила? Ребята, похоже, думают так же, но, как говорит «Командир», пусть будет. Вернёмся – подарю «Командиру». От чистого сердца подарю. Если бы не он, остались бы мы всей группой в этих лесах и болотах. Сказала ребятам об этом вечером, а они дружно засмеялись, и «Ода» сказал:

– Будет у «Командира» четыре ордена Боевого Красного Знамени.

Точно все в Авиэля превращаются, как «Командир» говорит.

18 октября 1942 года

Господи! Что же я наделала-то! Что же теперь делать? Вот дура старая! Куда же я полезла-то? Чего мне дома не сиделось! Прости, господи, душу мою грешную! Что же теперь будет? Въехали они давно уже, офицер этот гестаповский, двое солдат и девка молоденькая. Приехали на машине немецкой. Я, как солдата того увидела, прям обомлела вся. Здоровенный какой, господи! Автоматик в руках как игрушечный, а перед офицером и девкой этой прямо стелется. Двери открывает, к калитке прямо бегом бежит, чуть не кланяется, чемоданы несёт.

Девка эта прямо пава, как палку проглотила, даже головы не наклонит, идёт, не смотрит, куда ступает. Голову подняла, волосы коротенькие, светлые. Стерва белобрысая. Мундирчик чёрный у неё и кобура на поясе. Офицер этот дверь ей открыл, прошла, даже не поглядела на него, как нет его.

Стали они жить, не видно их. Уезжают засветло ещё, возвращаются ночью. И всё время так: солдат калитку ей открывает и вприпрыжку перед ней бежит двери дома открывать, а сам в пристроечке живёт, и шофёр там же.

Сегодня приехала одна она, без офицера этого. Днём. И солдаты эти уехали. Дура я, дура! Чего меня понесло-то туда? Господи! Она же в гестапо работает. Точно! Переводчицей! Мне же офицер этот говорил! Зашла я туда к ним, во двор, постучалась в дверь-то, интересно же, полмесяца, почитай, живут. В прихожую захожу, а там девка эта в одной рубашке мужской и в галифе, а мундир в тазу лежит, и вода вся красная.

Господи! В крови мундир-то. Девка меня увидела – и в дом, выскакивает с пистолетом и ругается на немецком: «русише швайн» говорит – свинья русская по-ихнему. Как я до калитки добежала, я и не поняла. Она же в допросах участвует! И расстрелах! Что же теперь будет-то, господи?

Никак калитка стукнула? Шаги? Дверь на засов закрыта! Стук? Громко так, кулаком, ногами, прикладом. Господи! За что?

Как сказал бы Авиэль: «Твоё же бабушка ребро через семь гробов да в тринадцатую становую кость!» А ведь хотел просто поговорить. Припугнуть в смысле, а старушка взяла и окочурилась – сердце не выдержало. Неудачный конец удачного дня.

Нашли мы Ранке наконец. Всё уже сделали. И належались, и нагулялись, и приготовили всё, и по городу развезли приготовленные сюрпризы. Уже и отдыхать устали, пора домой собираться. Заключительный аккорд остался: вырезать самых вкусных упырей и Ранке на кол подсадить, а его всё нет и нет. Свалил гадёныш куда-то из города. Ребята его сослуживца выцепили и поспрашивали интеллигентно. Правда, до смерти.

Первая часть операции прошла очень успешно. Даже я такого не ожидал. Нет, у меня была надежда, что поджаренных охранников лагеря привезут в ближайший госпиталь, но я не ожидал, что госпиталь будет забит под завязку. Обожжённые и покалеченные лежали везде: в коридорах, пристройках, подсобных помещениях. Не ждали немцы такого удара, совсем не ждали.