Георгий Зотов - Апокалипсис Welcome

Ведь я вспомнила. Я же ВСЕ вспомнила…

Классическая музыка… лаковый паркет… стены с пошлыми розочками на обоях, только что от евроремонта… заспанные после бурного девичника подружки мучительно улыбаются мне накрашенными ртами… Олег… он такой смешной и серьезный – и даже при галстуке, который никогда не носил… толстая тетка с красной лентой через плечо, затаив корыстную надежду, спрашивает: «Фотографа нашего возьмете?» Кольца на бархатной подушечке. Тяжелый холод золота, надетого на палец. Торопливый поцелуй сонными, вялыми губами. Шампанское в пластиковых стаканчиках на выходе из ЗАГСа и пена, неудержимо бьющая через край…

Я провожу рукой по волосам. Они тоже в земле: свалялись, потускнели. Сверху прямо на нос мне падает мокрица – одним щелчком отправляю ее в воздушное путешествие. Значит, я была на свадьбе. На своейсвадьбе. Но как же тогда я оказалась ЗДЕСЬ? Я поднимаюсь, отхожу подальше от краев ямы. Меня грубо толкают – дед в полосатой больничной пижаме. Он идет как бы сквозь пространство, не видя никого вокруг, что-то шепча бескровными губами – протянув перед собой руки. Старик явно безумен. Подождите-подождите. Неужели я рехнулась от счастья и сразу со свадьбы меня отвезли в психушку? Обшариваю платье руками, не забыв оценить идеальный маникюр. Лезу в лифчик. Не стесняясь посторонних, задираю пышную юбку, осматривая чулки. Нет, мобильника, видимо, мне не положено. И куда, собственно, я собиралась позвонить? По какому номеру?

Ууууууууууу. Аааааааа. Ясно-ясно-ясно. Шизофрения. А что еще?

Возвращаюсь. Безвольно присаживаюсь – яма тянет меня, как магнитом. Запрокидываю голову. Небо, делая одолжение, выдавливает пучок хилых молний. Черные облака нехотя подрумяниваются – на горизонте встает огненное зарево. Я чувствую горький запах дыма… и снова, в который раз, сплевываю землю – беспомощно высовывая язык и отвратительно громко кашляя. Прямо под ногами внезапно раздается деревянный стук.

Чья-то ледяная рука обхватила мою лодыжку .

Я дико визжу. Ошарашенно вскакиваю. Смотрю вниз.

Человек на дне ямы нисколько не смущен моей реакцией. Напротив – пользуясь освободившимся местом, он сноровисто вылезает наружу. Молодой парень с щегольскими усиками, в совершенно клоунской одежде: не то парадная форма, не то ливрея швейцара… грубое сукно сине-красного цвета, высокие ботфорты – с раструбом, заканчивающимся выше колена. На голове – шляпа, похожая на длинную трубу, с лаковым козырьком; рука вцепилась в эфес изогнутой сабли.

– Мадмуазель, – с ярко выраженным акцентом говорит человек, придерживая саблю и расшаркиваясь с ленивой церемонностью. – Pardon moi, но для чего же так орать? Ну да, вас положили сверху, прямо на меня. Разве плохая поза? Я и без того вами изрядно стеснен. Почитай, уже двести лет здесь лежу. Отойдите, сильвупле. Cейчас наверняка кто-нибудь еще оттуда полезет.

Словно в подтверждение его слов, со дна ямы слышится заливистое конское ржание. Ничего не понимаю. В глазах – карусель: с визгом, хохотом, свистом. Серый овальный камень, наполовину зарывшийся в землю. Я приняла его за столбик. Такие же камни повсюду, да и не только они. Слева – элегантная беседка с крышей-луковкой, а справа – грустная мраморная скульптура сложившего крылья ангела. Земля устлана обломками досок. Подол платья испачкался в белой глине. Пахнет затхлостью и мокрым мхом: запах земляного нутра , чьи кишки бесцеремонно вытащили наружу.

Я вглядываюсь в лицо девушки, вставленное в полированный серый камень у края ямы. Печальное, в чем-то наивное. Большие глаза, косы, закрученные вокруг головы, ямочки на щеках… надо же, симпатичная девица. Губы сурово сжаты – есть такой тип людей: нормальные в общении, они не могут заставить себя улыбнуться на снимках и всегда получаются чересчур серьезными. «Свет-ла-на» – читаю я по слогам литые буквы из белого металла, касаюсь пальцем цифр на камне – «1981–2009».

Знакомая девушка. Кажется, я ее видела. Она моя подруга? Сестра? Племянница? Пульсирующий болью комок разума, обледенев от ужаса, с шумом взрывается, расцветая внутри головы восхитительным, кроваво-малиновым фейерверком. Ноги подламываются… – я неловко, боком, опрокидываюсь в грязь, не думая о последствиях для шикарного платья.

СЛОВНО НАЯВУ, Я ВНОВЬ ВИЖУ И СЛЫШУ…

Звук и картинка выше всех похвал – как в современном кинотеатре. Рев мотора надвигающегося грузовика. Громкие крики в ушах. Сильнейший удар – сломанные ребра с хрустом цепляются за сердце, пытаясь спасти мне жизнь. Острый, плоский и длинный осколок автомобильного зеркальца, разрезая фату, входит в глазницу – моя голова откидывается назад, как у куклы. Один глаз открыт, второй отчаянно брызжет красным, напоминая раздавленный помидор… светлые волосы превращаются в тяжелые, кровавые сосульки. Включились «дворники», бездушно щелкая по лобовому стеклу. Пятна м о е й крови, расплывающиеся на свежей рубашке Олега.

К л а д б и щ е . Вот почему здесь серые надгробия с фотографиями умерших, мрачные склепы с толстыми стенами, безвкусные и дорогие памятники в виде ангелов. И венки из темно-красных цветов, которые никогда не пахнут, – их запах забирает к себе смерть. Призрачные фигуры, окружающие меня, – французский офицер, чокнутый старик, девочка с розовым бантом… это мертвецы, вставшие из своих могил. Они разделяют мои чувства: испуг, неспособность понять происходящее. Все люди ожили в один и тот же момент, по незримой команде. На мертвых лицах нет ни малейших следов разложения. Кожа дышит свежестью, будто обитатели кладбища обрели статус покойников не более часа назад. Мои ладони вновь наливаются горячей кровью. Никаких червей, запаха, плесени. Как огурчик.

Вот почему на мне настолько красивое и белое подвенечное платье.

Согласно старой традиции, так принято обряжать на похороны невесту.

Мертвую невесту.

Здесь на бумагу так и просится заштампованная фраза «жили-были». Но это совершенно ни к чему. То, что они «были», и без того подтверждается многими источниками, ну а «жили» – так это вообще отдельный разговор. Начнем с интересного факта: редкие гости, удостоившиеся посещения той самой квартиры на проспекте Мира, уже с порога не скупились на восторженные восклицания – поражаясь тонкому вкусу хозяина. Это своеобразный закон бытия: едва у человека появляются деньги, он начинает воспитывать вкус, иногда даже против собственной воли. Меняет отдых в Хургаде на Ниццу, выбрасывает «москвич» и покупает «порше», продает дачу в Подмосковье и строит виллу на Бали. Именно по причине наличия у хозяина достойной суммы денег квартира напоминала скорее музей, чем жилище. В каждой из шести комнат (а в особенности в той, что была искусно обставлена дорогим и штучным антиквариатом) хотелось зависнуть в воздухе, дабы без помех обозреть каждую деталь. Стильная гостиная, выполненная в лимонных тонах, с желтым диваном, столиком-баром и плазменными ТВ-экранами на всех четырех стенах, дарила впечатление детского счастья. Свет хрустальной люстры был намеренно притушен, отбрасывая шпионские тени, но собравшиеся в гостиной в освещении не нуждались. Да, они познакомились не так уж и давно. Однако при желании смогли бы узнать лица друг друга даже в кромешной тьме. Каждый жалел, что они не встретились раньше, но в то же время не уставал благодарить обстоятельства за то, что каприз судьбы, совершив настоящее чудо, собрал их десять лет назад – именно в этом городе…