Виталий Вавикин - Желание верить

– Для меня имеет значение то, что хочешь сделать ты.

– Я уже это сделала. Почти сделала. Завтра ночью я смогу зачать.

– Мы все еще можем уехать.

– Нет. Я, по крайней мере. Женщина создана для того, чтобы дарить жизнь. С тобой или без тебя. Я не прошу понять. Ты мужчина, ты этого не сможешь. Я прошу тебя принять решение.

– Я буду ждать тебя дома.

Матушка Ольга открыла входные двери монастыря. Впереди Константина было солнечное декабрьское утро и морозная свежесть, позади – полумрак и запах воска.

– Только не надо меня ненавидеть, – сказал он, поймав на себе презрительный взгляд Ольги.

– Скажешь это своим детям.

– Надеюсь, что они будут зачаты вне этих стен.

– Ты не знаешь, что такое надежда.

Константин вышел на улицу. Игравшие в снежки дети замолчали.

– Что, тоже меня ненавидите?! – огрызнулся Константин. Снег под его ногами хрустел, дополняя зловещее молчание. – Выродки!

Он сплюнул, сел в машину и включил зажигание.

Рита не чувствовала боли. Кадмы, так называл их отец Виталий. Они приходили в этот монастырь не одно столетие. Поднимались из недр земли, безошибочно выбирая дорогу в это священное место. Монстры, олицетворявшие надежду у тех, кто не смел надеяться. Они дарили жизнь. Их дети наполняли монастырь веселым смехом. Счастье, прикоснуться к которому многие женщины не могли даже мечтать.

Рита лежала, широко раздвинув ноги, а отец Виталий держал ее за руку. Он шептал молитвы. Кадмы слушали его напевы, подчиняя свои фрикции их ритму. Плоть к плоти. Жизнь к жизни. Надежда не должна умирать раньше хозяина. Для Риты ее надежда скоро разродится громким детским плачем. И неважно, насколько чудовищной она была в своем первоистоке.

Закрыв глаза, Рита сильнее сжала руку своего пастыря. В эту ночь она готовилась стать матерью.

Он сказал:

– Я видел другую жизнь. Я жил другой жизнью.

Его лечащий врач сказал:

– Симптомы происходящего в организме во время клинической смерти можно приравнять к действию кетамина. Отсюда и галлюцинации.

Его психиатр сказал:

– При полном отсутствии кислорода в коре и мозжечке за две или две с половиной минуты возникают фокусы омертвения. Как правило, три с половиной процента людей, перенесших клиническую смерть, имеют нарушения высшей нервной деятельности. Лишь пять процентов полностью восстанавливаются, и то, как правило, это наступает не сразу.

Он спросил:

– Думаете, я ненормальный?

Психиатр сказал:

– Думаю, дело во внушаемости. Каждый человек видит во время смерти то, что окружало его во время жизни. Даже если человек глубоко верующий, то он будет видеть лишь те божества, которые знает. Христианам не будут являться индейские боги, а индейцам не явится Иисус. То, что происходит с нами во время смерти, происходит исключительно у нас в голове.

Ночью позвонила жена. Жена, которой у него никогда не было.

– Я люблю тебя, – услышал он голос любовницы в трубке ближе к утру. Любовницы, которой не было.

Его психиатр сказал:

– Номер, с которого тебе звонили, давно не обслуживается.

Его соседи по палате сказали:

– Мы хотим перевестись.

Его лечащий врач сказал:

– Похоже, ты пугаешь нас всех.

Он шел по больнице, где никого не было.

Его психиатр сказал:

– Все здесь происходит за счет неизъяснимого Пути.

Психиатр, которого нет.

Его любовница сказала:

– Тебе никогда не снился сон, в реальности которого ты не сомневался?

Любовница, которой нет.

Его лечащий врач сказал:

– Может быть, наше существование чем-то обусловлено? Может быть, эта действительность – индивидуально существующий нейрон, который после того, как ты уйдешь отсюда, продолжит свое существование?

Врач, которого нет.

Его жена сказала:

– Столько всего вдруг захотелось сделать. Купить новую машину, решиться на ремонт в квартире, съездить на дачу и посадить маленькое дерево, чтобы оно росло…

Жена, которой нет…

В мире, которого нет…

Лишь прямая линия биения сердца…

– Я веду свои шхуны в гавань. Туда, где псы вступят на берег и начнут новую жизнь… – он был солдатом, но все называли его Певец. – Кровавое море глотает людей, бегущих на сушу, но там их глотает земля. Другой судьбы нет…

Грузовик остановился. Ветер стучался в брезентовый кузов. Певец фальшиво затянул последнюю строчку полюбившейся ему песни.

– Да заткнись ты! – рявкнул на него Кэп и сплюнул себе под ноги. – Скулишь, словно о доме мечтаешь, где тебя жена с детьми ждет.

– Может, и мечтаю.

– Нет у нас дома!

– Но ведь был же когда-то…

Они замолчали. Грузовик снова зарычал, подпрыгивая на разбитой дороге.

– Устал я, Кэп. – Певец слушал, как завывает ветер.

Ни родных, ни близких. Лишь затертая фотография рыжеволосой девушки, которую он хранил потому, что она изредка писала ему и можно было посмеяться над этими письмами в сугубо мужской компании, смакуя те или иные интимные подробности. Да и другие попросту не давали фотографий. Жизнь – сложная штука. Слишком сложная…

Певец пошевелил связанными за спиной руками.

– Другой судьбы нет… – снова затянул он свою песню. – Солнце садится и встает, а мы по-прежнему не знаем, где обретем покой…

Хирург. Ему сказали, что его нового подопытного зовут Певец. Человек. У его предшественников не было имен. Шимпанзе № 1. Шимпанзе № 2. Шимпанзе № 3…

– Не волнуйся, сынок! – сказал он Певцу. – С тобой все будет в порядке.

Певец не поверил. Его тело было крепко привязано к хирургическому столу.

– Какого черта? – насторожился он, увидев, как ассистент передал хирургу пилу. – Что вы хотите сделать? – Певец извивался, пытаясь освободиться. – Вы не посмеете… Нет…

Хирург провел черту в предполагаемом месте ампутации – правая рука, чуть выше локтя.

– Не надо, прошу вас! – заскулил Певец – скорее от безысходности, чем от страха. – Ну не надо!.. Ну почему же?.. Господи, прошу… Нет…

Руки хирурга напряглись.

– Дайте мне хотя бы наркоз! – заорал Певец, и дальше уже боль сдавила ему горло…

Хирург оставил лаборантов обрабатывать культю. Его эксперименты. Они звали его.

Он открыл дверь с табличкой «Подопытные животные». Приматы. Их держали в стальных клетках. Некоторые были подвешены на ремнях. Их способность к передвижению была полностью утрачена из-за отсутствия конечностей. Другие ковыляли на уродливых лапах. Неудачные эксперименты. Лишь в крайней правой клетке находился абсолютно здоровый шимпанзе. Увидев хирурга, он испуганно закричал. Память причиненной ему боли была еще свежа. Надпись на прикрепленной к клетке табличке гласила: «Шимпанзе № 12. Ампутация передних конечностей». Хирург разглядывал забившуюся в угол обезьяну. Это был его первый удачный эксперимент. Остальные потерпели фиаско. Их конечности либо не восстановились, либо не смогли полностью сформироваться.