Стивен Кинг - Ловец снов

О Джоунси и Бивере, вот о чем, то есть – о ком. Пусть это казалось столь же нелепым, как трястись при мысли о сдавшем сердце посреди снежной пустыни – беда позади него, вместе с Питом и странной заторможенной женщиной, не впереди, в «Дыре в стене»… только настоящая беда – в «Дыре в стене», более страшная беда.

Он не знал, откуда это знает, но – знал и принял как должное. Знал еще до того, как навстречу стали попадаться животные, живой лентой текущие на восток и не боявшиеся человека.

Раз или два он смотрел на небо, выискивая странные огни, но ничего не увидел, и вскоре ему стало не до того. Приходилось смотреть вперед, чтобы не столкнуться с животными. Нельзя сказать, чтобы они неслись беспорядочной толпой, но в глазах стыло странное, боязливое выражение, такого он никогда еще не видел. Как-то даже пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не налететь на парочку пышнохвостых лис.

Осталось восемь миль , подумал он. Это стало своеобразной мантрой бегуна трусцой, отличной от тех, которые обычно возникали в голове (чаще всего детские стишки), но не настолько уж отличной: принцип тот же. Восемь миль, всего восемь, до Бенберри - кросс. Бом, бом, на палочке верхом. Никакого Бенберри-кросс, всего лишь старая охотничья хижина мистера Кларендона, а теперь Бивера, и никакой палочки, чтобы доставить его туда. Как можно ездить на палочке? Кто знает! И что, во имя Господне, тут происходит? Огни, медленное, но неуклонное переселение животных (Господи, что, если в лесу бродит настоящий медведь?), женщина на дороге, сидевшая в снегу, просто сидевшая, растерявшая не только зубы, но и мозги в придачу?! А эти газы, Боже милосердный! Единственное, с чем можно сравнить эту вонь… да, вспомнил! Весьма отдаленно похожий смрад исходил изо рта шизофреника в последней стадии рака кишечника. «От этого запаха никак не отделаться, – объяснял его друг, гастроэнтеролог. – Они могут чистить зубы по двадцать раз на день, пользоваться зубным эликсиром, ничего не помогает. Это вонь пожирающего себя тела, потому что, если оставить в стороне все диагностические реверансы, рак в чистом виде это и есть самоканнибализм».

Еще семь миль, всего семь миль, а животные все бегут, зверушки рвутся в Диснейленд. А когда доберутся, выстроятся в цепочку и станут танцевать конгу, распевая: «Мир тесен».

Мерный приглушенный топот обутых в сапоги ног. Танец очков, подпрыгивающих на переносице. Дыхание вырывается струями холодного пара. Но теперь он вошел в форму, согрелся, эндорфины [18] Вещества, вырабатываемые мозгом и обеспечивающие весь спектр положительных эмоций. – Примеч. пер. взыграли. Что бы с ним ни происходило, в энергии недостатка не было. Пусть он одержим суицидом, но ни в коем случае не страдает дистимией [19] Так называемое расстройство настроения: резкие переходы от эйфории к депрессии. – Примеч. пер. .

В этом часть его проблемы – физическая и эмоциональная пустота, подобная полному растворению в бушующей метели, – это от гормональной недостаточности, он не сомневался в этом. Как и в том, что болезнь можно если не излечить окончательно, то по крайней мере контролировать таблетками, которые сам Генри прописывал бушелями. Но подобно Питу, вполне сознававшему, что в ближайшем будущем его ожидает курс лечения и годы собраний Анонимных Алкоголиков, Генри не желал исцеления и отчего-то был убежден, что исцеление будет ложью, каким-то образом отнявшей часть его души.

Интересно, вернулся ли Пит за пивом. Почти наверняка. Генри сам предложил бы захватить пару бутылочек, если бы догадался вспомнить, избавив Пита от рискованного путешествия (рискованного не только для него, но и для женщины).

Но в тот момент Генри совершенно растерялся, куда уж тут до пива!

Зато, можно поклясться, Пит вспомнил. Но способен ли он добраться до «скаута» со своим коленом? Вполне возможно, но Генри не поручился бы за это.

«Они вернулись! – вопила женщина, глядя в небо. – Они вернулись! Вернулись!»

Генри пригнул голову и засеменил быстрее.

Еще шесть миль, всего шесть миль до Бенберри - кросс! Действительно всего шесть или он чрезмерно оптимистичен? Чересчур доверился своим старичкам-эндорфинам? Ну а если и так? Оптимизм в таком случае не повредит. Снег почти прекратился, и поток животных поредел – тоже неплохо.

А вот что плохо, так это мысли, большинство из которых, похоже, вовсе не его. Бекки, например, кто такая Бекки? Имя долго резонировало в мозгу, пока не стало частью мантры. Генри полагал, что это женщина, которую он едва не убил. Чья это девочка? Бекки, я Бекки, пригожая Бекки Шу.

Только вот пригожей ее не назовешь. Совсем не назовешь. Грузная вонючая баба, вот кто она на самом деле, оставленная на не слишком надежное попечение Пита.

Шесть. Шесть. Всего шесть миль до Бенберри - кросс.

А пока – ровный бег, по возможности ровный, если учесть дорогу, и чужие голоса, бубнившие в голове. Но, по правде говоря, чужим был всего один, да и то не голос, а что-то вроде ритмичного припева

(чья малышка, чья малышка, лапка Бекки Шу)

Остальные голоса были знакомы. Голоса друзей или те, которые были известны друзьям. Одним был тот, о котором говорил Джоунси, голос, слышанный после несчастного случая, накрепко связанный со всей его болью: Пожалуйста, прекратите, я не вынесу этого, сделайте мне укол, где Марси…

И вслед за этим голос Бивера: Пойди взгляни в горшок.

И ответ Джоунси: Почему бы просто не постучаться в ванную и не спросить, как он там…

Стоны незнакомца, заверявшего, что, если только удастся сходить по-большому, все будет в порядке…

…но это не чужой. Это Рик, друг пригожей Бекки Шу. Рик, как его там? Маккарти? Маккинли? Маккин? Генри не знал точно, но склонялся к Маккарти, по имени героя в старом ужастике о космических пришельцах, принявших облик людей. Один из любимых Джоунси. Стоит влить в него несколько порций виски и упомянуть об этом фильме, и он тут же подхватит: «Они здесь! Они уже здесь!»

Женщина, уставившись в небо, вопит: Они вернулись! Вернулись!

Господи Боже, такого не случалось с тех пор, как они были детьми, а это хуже , гораздо хуже, все равно что держать в руках оголенный провод, пронизанный не электричеством, а голосами.

Все эти бесчисленные пациенты, жалующиеся на голоса в головах. И Генри, великий психиатр, молодой бог, как называл его когда-то один из лечившихся в окружной больнице, кивал, словно понимая, о чем они толкуют. Да что там, верил, что понимает. Но, может, по-настоящему понял только сейчас.

Голоса. Они так измотали Генри, что он не расслышал «шлеп-шлеп-шлеп» лопастей вертолета, темной акулы, едва прикрытой брюхами облаков. Но тут голоса стали ослабевать, как идущие издалека радиосигналы, когда настает день и атмосфера начинает сгущаться. Наконец остался единственный голос, его собственный, твердивший, что в «Дыре в стене» случилось или вот-вот случится нечто ужасное; и нечто, столь же ужасное, случилось или вот-вот случится позади, рядом со «скаутом», или в хижине лесорубов.