Андрей Буторин - Хуже не будет

– А он?! – вновь закричал Губкин. – А тот? Он тоже стреляет в воздух?! Он не убьет ее?..

– Не убьет, – ответил Дубасов. Но уверенности в его голосе не было. Он повернулся к своим и крикнул: – Старший лейтенант Кожухов! Бегом к Селиванову! Приказ: не стрелять. Брать дуру живьем.

Но не успел офицер добежать до кустов, как оттуда вышел упомянутый Селиванов. Он был бледен и судорожно сжимал в руках автомат.

– Где?! – рявкнул полковник. – Она жива?

Селиванов икнул. Помотал головой. С его белого лба капал в траву пот.

Дубасов медленно расстегнул кобуру. Достал пистолет и приставил дуло к потному лбу офицера.

– Нет!!! – опять завопил Губкин. – Не надо! Ни одной капли крови не должно быть пролито зря!

Мы рассчитывали дойти до Урочища к вечеру, но разыгравшаяся трагедия спутала все планы. Пока наводили порядок, искали и хоронили застреленную женщину, совсем стемнело.

– Полярный день, полярный день!.. – угрюмо бурчал профессор. – Где он, ваш полярный день?

– В наших широтах он только до конца июля, – машинально сказал я, все еще переживая случившееся. – А теперь уже август. Да и пасмурно.

Губкин досадливо отмахнулся и пошел к полковнику. После короткого разговора Дубасов стал зычным голосом отдавать распоряжения насчет подготовки к ночлегу. Офицеры, державшие на мушке сбившихся в кучу женщин, разделились. Часть их осталась с заключенными, приказав тем сесть на землю. Другие побежали разводить костры и ставить палатки. Почему-то всего две.

Я смотрел на эти действия, но думал совсем о другом. Я вспоминал свой разговор с профессором, когда почти в открытую обвинил его в том, что он взял в качестве подсобных рабочих женщин. Но я многого не знал, и позже вынужден был признать свою неправоту. И вот теперь я еще раз убедился, какой же на самом деле хороший человек Губкин. Он не просто переживал за несчастных женщин, он сам чуть не бросился под пули, лишь бы в них не стреляли. Да что там женщины – он и за офицерика этого безмозглого вступился. А ведь, говоря откровенно, я бы не очень и пожалел, если бы полковник того расстрелял. В конце концов, было за что. Смерть за смерть, все справедливо.

Как оказалось, одна палатка предназначались для нас с Губкиным и Дубасовым, а вторая – для офицеров охраны, свободных от несения караула. Женщин рассадили вокруг центрального костра, еще шесть горело по окружности поляны.

Снова заморосил дождь. Поужинав, как и все мы, перловой кашей с редкими волокнами тушеной говядины, женщины легли там, где и сидели, тесно прижавшись друг к другу. Глядя на них, мокнувших под дождем, мне было стыдно залезать в палатку. Но и оставшись под ночным мокрым небом, я бы ничуть не облегчил их участь. К тому же, меня позвал недовольный голос профессора:

– Иван Игоревич! Где вы там? Учтите, подъем в пять утра.

Утро выдалось солнечным. Мне всегда нравился северный лес – невысокий, редкий, очень легкий, воздушный, будто ручное плетение. Катя любила вязать крючком белые ажурные салфетки под вазы. Вот и этот утренний лес был словно связан из кривоватых стволов берез и длинных ярких лучей утреннего солнца.

Настроение мое было под стать этой идиллии. До тех пор, пока взгляд не наткнулся на земляной холмик с краю поляны.

Позавтракали очень быстро. Столь же быстро собрались и тронулись в путь. Я шел впереди, отыскивая изрядно заросшую тропку. Порой она и вовсе пропадала, и тогда приходилось идти наугад, выбирая наиболее удобные проходы между деревьями, кустами и большими камнями, которые стали попадаться все чаще.

Идти пришлось в гору, и хоть уклон был не слишком крут, я старался сдерживать шаг, чтобы не так уставали идущие позади женщины. К тому же, они несли за спинами тару под нефть. Она была не очень тяжелой, но все-таки. Пустая бочка весила около двадцати килограммов, я узнал специально. Каждая из них была обмотана веревкой, концы которой, переброшенные через плечи, кто-то из женщин связал на груди, кто-то просто держал руками. Постоянно оглядываясь, я видел, как то одна, то другая из заключенных нагибались, чтобы сорвать и бросить в рот горсть спелой черники, щедро усыпавшей склон. Охранники покрикивали на своих подопечных, но скорей для проформы, поскольку и сами то и дело наклонялись, чтобы зачерпнуть горсть ягод.

Вскоре руки и губы женщин стали темно-лиловыми от черничного сока, и на многих лицах появилось выражение если не радости, то некой умиротворенности, а порою проскальзывало и некоторое подобие робких улыбок.

Губкин тоже заметил это. Он посмотрел на меня, иронично прищурился и шевельнул усами. Дескать, что я говорил? Турпоход! Прогулка в удовольствие.

Теперь я бы согласился с ним полностью, и дал бы себе зарок не делать впредь поспешных выводов. Если бы не земляной холмик, оставшийся на поляне.

Чем ближе подбирались мы к краю гряды, тем реже и ниже становилась растительность. И без того невысокие северные березки сменились карликовыми. Редкие ели все ниже прижимались к земле, напоминая о себе вскоре лишь плоскими хвойными нашлепками, похожими на срубленный и разбросанный лапник. Это была уже тундра – царство ягеля, оленьего корма, будто грязным весенним снегом облепившим верх склона.

Добравшись до каменистого гребня, я остановился, поджидая остальных. Даже Губкин, весь путь державшийся бодро, заметно отстал. И все же именно он поравнялся со мной первым. Тяжело и часто дыша, он несколько минут стоял согнувшись, уперев руки в колени. Потом выпрямился, снял кепку, отер ладонью лысину и посмотрел за гребень, где, окруженная невысокими зубчатыми склонами, словно лунный кратер, лежала широкая и круглая каменная долина, почти лишенная растительности. Лишь с противоположной стороны, там, где в гребне зияла широкая «щербина», виднелось зеленое пятно.

– Пришли? – спросил он, хотя это было ясно и так. – Где вход?

– Пещера? Вон там, слева, за выступом, – показал я.

– Пойдемте, – воскликнул Губкин. – Ну же, пойдемте туда!

Теперь уже мне пришлось догонять Губкина. Его фигура скрылась за упомянутым скалистым выступом, и я прибавил шагу. А когда снова увидел профессора – у самого входа в пещеру, – тот лихо отплясывал. Натурально. Вприсядку.

– Пахнет! Пахнет! – закричал он, бросаясь ко мне. – Вы понюхайте, пахнет ведь! Там нефть!..

Он вцепился мне в рукав и потащил к пещере. Но я выдернул руку и замотал головой:

– Нет, Василий Артемович, надо подождать остальных. Туда опасно лезть в одиночку. Меня и неет в прошлый раз предупреждал…

– Но нас же двое! – не унимался Губкин. – Пойдемте, прошу вас.

– Нет, – сказал я. И чтобы профессору не приспичило снова тащить меня за рукав, уселся на камень, сложив на груди руки.

– Тогда я пойду один, – буркнул Губкин и решительным шагом направился к входу.