Барон Олшеври - Вампиры. Из семейной хроники графов Дракула-Карди

– До сих пор мы не можем ее найти, а барыня изволят сердиться.

Петро проворчал что-то вроде «старого дьявола», и мы осторожно начали спускаться под гору.

Я устал, Альф, до завтра.

Воспоминания, как рои потревоженных пчел, осаждают меня, и мне остается одно – писать и писать.

Итак, мы отправились с Петро в деревню.

Петро, старый слуга нашего дома, обожал отца и меня, да и вообще любил всю нашу семью. Это был добрый веселый старик, всегда готовый помогать мне во всех шалостях – достать ли птичье гнездо, смастерить ли удочку, принести ли живого зайца… В Петро я всегда находил усердного помощника.

Но за последнее время Петро очень переменился: его уже не интересовали больше ни наши зайцы, ни ловля рыбы, ни даже молодой ворон с перебитым крылом, что подарил мне кучер.

Петро молчал по целым часам, и только глаза его страшно бегали и как-то загорались злобой, когда он хотя издали видел проходившего старого слугу графа, привезшего гроб.

Он что-то бормотал, и слова «старый дьявол» частенько срывались с его губ.

Вся дворня знала ненависть старика к приезжему американцу, и всех это удивляло, так как добрее и обходительнее, чем Петро, не было человека в замке.

Чем вызвал американец к себе ненависть – трудно сказать. Он был так тих и так непритязателен. Все время он проводил или в своей сторожке, которую исправил, или в склепе, у гроба своего господина. Реже он тихо бродил в той части сада, где было его жилье.

Ни в людской, ни в кухне он никогда не появлялся. От общего содержания он тоже отказался.

– Мой господин оставил мне достаточно, чтобы не умереть с голода, – объяснил он отцу.

Кое-кто из наших привилегированных слуг думали свести знакомство с новым жильцом; но живо отстали, обиженные его гордыми и холодными ответами.

Отказ от общего стола тоже задел самолюбие многих, а над выражением «не умру с голоду» слышались шутки.

– Ишь ты, приехал сухой да серый, а теперь так растолстел, что в дверь не войдет, да и губы красные, что твоя кровь! – смеялась Марина, молодая веселая поломойка.

– Не верещи! – крикнул на нее Петро. – Вот заест тебя, еще не так потолстеет.

– Подавится, – заливалась смехом Марина.

Пока довольно, Альф.

Ты спросишь, какие дела с Ритой? Великолепно. Бросая перо, я сбрасываю и все прошлое и принадлежу только моей чудесной невесте.

Иногда мне приходит на ум – время ли теперь заниматься воспоминаниями, не лучше ли наслаждаться настоящим?

Но в тиши ночи, после горячих поцелуев меня тянет к воспоминаниям, а следовательно, и к перу. Что это? Видимо, за долгую жизнь изгнанника назрела потребность высказаться… и даже сама любовь не в силах заглушить ее.

Итак, до следующего раза. Завтра иду отыскивать подарок, достойный моей милой.

– Господа, я продолжаю разговор о снах, – сказал хозяин, как только Карл Иванович прервал чтение.

– Что! Спать! Рано еще, – раздались голоса.

– Ну, кто как, а я ухожу, – встал первый капитан Райт. – Сегодня так и не добрались до Охотничьего дома, а все эти ваши чтения. По правде говоря, и разобрать-то в них ничего нельзя.

Молодежи только и осталось, как покориться решению старших.

Библиотекарь аккуратно сложил старые, пожелтевшие листки и, поклонившись, вышел из комнаты.

– Завтра в Охотничьем доме, – кричали ему вслед.

– Хорошо.

Назавтра за час до захода солнца вся компания собралась у Охотничьего дома.

На высокой башне развевался флаг свободной Америки (голубое поле с серебряными звездами) – это была лесть владетельному американцу.

Дом был невелик, странной архитектуры; видимо, его построили не сразу, а надстраивали и пристраивали понемногу. Стены из серого камня облупились, выветрились, но все это скрадывали сильно разросшийся дикий хмель и вьющиеся розы. Окна нижнего этажа до половины были закрыты боярышником и жасмином. И вообще растительность, никем не сдерживаемая, цвела во всей красе, часто являясь почти непроходимой. У крыльца общество было встречено управляющим Смитом и его помощником, местным уроженцем Миллером.

Из довольно темной прихожей с допотопными колоннами гости прошли в ярко освещенную столовую.

Комната, большая, но узкая, видимо, всегда имела свое теперешнее назначение: большой камин, несколько встроенных в стену шкафов, украшения из рогов и голов убитых зверей подтверждали это предположение. Охотничьи картины своей аляповатостью ясно говорили о своем местном происхождении и невольно наводили на мысль, что изображенные на них сцены взяты из жизни владельцев.

Вот седой старик наступил на голову убитого медведя. Рядом картина, изображающая прекрасную породистую собаку, впившуюся зубами в загривок волка. Ноги хищного животного упираются в лежащего на земле человека: судя по одежде – егеря. Молодой человек в бархатном плаще держит наготове ружье, чтобы прийти на помощь собаке. А вот у ног прекрасной охотницы лежит благородный олень.

Когда-то дорогие, тисненные золотом обои отстали и потемнели, но хитрый янки самые плохие места закрыл флагами в честь гостей, а так как гости были разной национальности, то флаги своей пестротой напоминали ярмарочные палатки. На стене против камина висел красивый бархатный ковер, усиливая пестроту комнаты. Мебель была тяжелая, орехового дерева.

Слуги торопливо бегали, приготовляя ужин. В ожидании его хозяин предложил осмотреть дом. Все охотно согласились.

Из столовой вел узкий с несколькими поворотами коридор. В конце его было круглое окно с разноцветными стеклами, часть стекол была выбита и заменена белыми. При таком скудном освещении даже днем коридор был темен.

По коридору шли небольшие комнаты, видимо спальни. Каждая имела одну или две кровати. Кровати были все старинные, деревянные, но с новыми тюфяками, набитыми свежим сеном.

На одном из поворотов управляющий открыл дверь в сторону, противоположную той, куда выходили окна спален.

Общество весело вошло в открытую дверь. Новая комната была большая, с широкими окнами, смотревшими на озеро. Обстановка здесь отличалась богатством и роскошью. Высокая резная кровать под парчовым балдахином, с золотыми амурами в головах, конечно, не могла служить ложем для мужчины; да и остальная меблировка напоминала о прекрасной избалованной женщине.

Изящный туалет с дорогим венецианским стеклом, шкапики, этажерки, столики – все это могло удовлетворить самую прихотливую красавицу.

– Э, Гарри, да мы никак попали в замок фей! – вскричал всегда спокойный Райт.

Все с интересом принялись осматривать комнату.

– Да, несомненно, это жилище женщины, смотрите, – сказал доктор, открывая один из столиков.