Ирина Лобусова - Тот, кто придет отомстить

Чуть поодаль от двери стояла центральная подпорка: самая массивная, крупная и тяжелая из всех остальных. Именно на нее приходился центр тяжести: она поддерживала самый аварийный участок стены.

Старший полицейский бросил невольный взгляд на темнеющее бревно, производившее достаточно мрачное впечатление. Впрочем, бревно выглядело прочным. Младший оглядывался по сторонам.

– Никого, – равнодушным голосом прокомментировал старший (за годы службы он насмотрелся и не на такое).

– За такие шуточки… – присвистнул молодой.

– Скорей всего, просто старческий маразм. Но нужно позвонить в квартиру и проверить, – шагнув вперед, старший приблизился к двери квартиры 8 и решительно нажал кнопку звонка. Молодой встал рядом с ним.

Звонок дребезжал долго, наконец послышались шаркающие шаги и недовольный старческий голос прокричал:

– Кто это?

Судя по громкости, старуха была туга на ухо.

– Откройте, полиция!

– Какая еще полиция? Пошли вон, хулиганы! А не то я сейчас настоящую полицию вызову!

– Вы уже вызвали! Откройте!

– Никого я не вызывала! Что за глупости! Убирайтесь! Я старуха, у меня нечего красть!

– А ну открывайте! Мы приехали по вашему вызову! Из вашей квартиры поступил вызов. Если хотите, вы можете посмотреть наши документы и позвонить в отделение, выяснить, направляли к вам кого-то или нет…

– Никуда я не буду звонить!

Тем не менее дверь дрогнула и на пороге возникла старуха лет 85, полная, с седыми космами, торчащими во все стороны, и злым лицом. На старухе была ситцевая ночная рубашка, сверху на плечи накинут цветастый платок. Ее злющие глазки так и пронизывали насквозь, и старшему вдруг пришла мысль, что более безопасно он чувствовал себя под дулом бандитского автомата… От старухи исходил странный заряд ненависти.

– Ну? Чего надо?

Подчиняясь инстинкту многолетней службы, старший шагнул вперед, в темную прихожую. Младший по- прежнему шел за ним.

– СТОЙТЕ! НЕ ВХОДИТЕ!!!

Вопль, полный отчаяния и неприкрытого ужаса прорезал воздух, как взрыв бомбы. Все трое обернулись на крик. Из подъезда выбежал водитель такси-тот самый таксист, который ждал на улице, в автомобиле. Его лицо было искажено ужасом- ужасом такой силы, что волосы, как наэлектризованные, поднимались над головой, а глаза казались огромными блюдцами. Все его лицо, застыв, превратилось в маску древнего, первобытного страха, и от этого зрелища кровь застывала в жилах. Он кричал, нелепо раскинув руки в стороны, и бежал к ним…

Но они не успели услышать то, что он кричал. Стена дома рухнула с чудовищным грохотом, взметнув фонтан пыли… Рухнула, погребая под камнями двух полицейских и старуху… Капли крови людей, раздавленных заживо, брызнули из- по тяжелых обломков.

ЕВРОПА, ФРАНЦИЯ.

ПАРИЖ.

Дождь закончился на рассвете. Серые потоки утреннего света отразились в лужах, темнеющих на гладкой мостовой. В тумане крыши, мокрые от дождя, напоминали железные доспехи рыцарей, выстроившихся перед последней битвой.

Стало холодно. Молодой парень, cтоящий возле окна, дунул на стекло, которое тут же запотело от его горячего дыхания. Затем прикоснулся к холодному стеклу пылающим лбом.

– Дождливый Париж невыносим, – человек, произнесший эту фразу, оперся о дверь, с улыбкой наблюдая за парнем возле окна. При каждом повороте его изящной, чуть удлиненной головы позвякивали массивные золотые серьги в форме тяжелых колец, вдетые в оба уха. Серьги придавали его лицу что-то экзотичное и хищное.

– Макс! Наконец-то! Где ты бродишь? Я тут с ума схожу! – парень порывисто отвернулся от окна, и весь словно расцвел, подавшись навстречу тому, кто вошел в комнату. Лицо его засветилось, распахнулось словно розовый бутон, распустившийся от дождя, а в глазах отразилось целое море- нет, океан, самой настоящей любви, не имеющей ни границ, ни полов, ни сословий.

Человек с серьгами резко захлопнул за собой дверь. И нервно опустился в кресло, причем лицо его было белым (абсолютно белым, как брюхо рыбы), а под глазами пролегли черные круги. Выглядел он ужасно.

– Я задержался, извини…

– Задержался?! Да сейчас начало шестого! Я всю ночь с ума схожу, ни на секунду ни прилег, не знал, что и думать! Что же ты, в самом деле… Не мог позвонить?!

– Да, я должен был. Извини…

– Где ты был?

– Бродил по улицам. Мне нужно было подумать.

Фраза эта, самая обычная, прозвучала как-то тяжело. Так тяжело, что парень мгновенно насторожился. Он бросил взгляд на абсолютно сухие волосы своего предмета страсти, на странное выражение лица и словно заострившиеся от болезни черты… Затем тихонько сказал неуверенным тоном:

– Макс, а ведь ты мне врешь.

Тот не ответил, что вызвало приступ нервозности, заставило даже взвизгнуть:

– Где ты был?! Ты слышишь меня, Макс?

– Извини… Со мной все в порядке.

– Нет. Это не правда! Макс, что с тобой?!

– Я был на Гревской площади, – лицо Макса стало совсем белым, – я хочу жить вечно!

– Макс?…

– Давным- давно на Гревской площади проводили публичные казни. Однажды там сожгли тамплиеров… Я был там, хотел посмотреть, а потом… Скажи, ты когда-то слышал о тайне?

– О тайне?!

– Ну да, конечно, о тайне. О тайне, позволяющей человеку чувствовать себя богом! Разве ты никогда не мечтал о бессмертии? О том, чтобы жить вечно? Разве ты никогда не мечтал о вечной совершенной любви, о той, которая делает человека свободным?

– Я не понимаю, о чем ты…

– Каждый раз, когда я танцую, я радуюсь так, как будто мне удалось удержать частичку вечности, но потом- потом приходит горькое сожаление. Сожаление о том, что все это рано или поздно закончится, и даже самые яркие цветы превратятся в прах. Все это является жестокой шуткой природы- весь этот круговорот яркого цветения и тлена, и заставляет думать о несправедливости происходящего. Меня, по крайней мере, заставляет. Ты знаешь о том, что я еврей?

– Знаю, конечно. Ну и что?

– Сегодня вечером я узнал об одном уникальном человеке, который всю жизнь посвятил поиску тайны. Вернее, множества тайн, которые совсем не были безобидны… Безобидны, как рецепт о том, как квасить капусту…Так вот: этого уникального человека звали Августин де Сан-Амьен. Он выдавал себя за рыцаря- тамплиера, хотя никаким тамплиером он не был. Но, несмотря на это, его все- таки сожгли на Гревской площади. Я специально поехал туда, чтобы посмотреть на место его казни. И там я вдруг вспомнил, что я, оказывается, еврей…

– Макс, ты употреблял наркотики?

– Мне дали почитать некоторые места из его книги, и я задумался о бессмертии…

– Я все понял! – парень вдруг эмоционально, темпераментно и немного картинно хлопнул себя по лбу, что выдавало яркую артистическую натуру, – ты был в этом клубе! Ты снова виделся с этими людьми!