Василий Чибисов - Мужик не ухнет, сова не съест. Иронический хоррор

© Василий Чибисов, 2016

ISBN 978-5-4483-4401-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Ну привет предателям! Как твоя антинаука поживает? Смотрю, хорошо отъелся ты на психоанализе.

– А когда я худым был?

– А когда добрым?

– Так! Не понял. Чё надо, жертва советской пропаганды?

– Ну, ушёл я из лаборатории.

– Давно пора. Твои компьютерные мозги пригодятся в любом бизнесе.

– Наебизнесе. Я не поэтому увольняюсь. Просто тут страшновато стало. Ну, тревожно.

– Нашёл свободные уши? Я не какой-нибудь социальные психолог, чтобы…

– Ты не понял. Я про другую тревогу. Ну, которая страшная.

– Алекситимия, коммуникационная оспа нашего века! Давай конкретнее.

– Ну, ты же пишешь. Ну, про красного ангела.

– Не напоминай. У меня тут три статьи по психоаналитической методологии лежат незаконченные, а я всё изображаю из себя писателя хорроров.

– Да лучше хорроры пиши, чем эту антинауку. Стой, я пошутил! Короче, я тебе подарю историю. Которая уже месяц с лишним длится. А ты её запишешь. Только чур без имён! Мне косые взгляды на новом месте работы не нужны.

– Сомневаюсь, что на тебя вообще кто-то смотрит, даже искоса. Рассказывай. И постарайся не «нукать», а то поставлю на счётчик слов-паразитов.

Дальнейшее записано и стилистически обработано со слов бывшего сотрудника МФТИ, кандидата технических наук, автора более сотни научных публикаций, талантливого программиста и неисправимого левака, това’ища Т. На всякий случай уточню, что лабораториями в КПМ называют вычислительные кластеры, на одном из которых и писал свои программы тов. Т. Самое сложное в этой истории для меня было не обращать внимания на постоянные «нуканье» и «меканье» рассказчика. Над языком изложения тоже пришлось поработать, без ущерба для сюжета. Спасибо Жаку Рансьеру и его концепции немой речи: теперь я знаю, как переводить устную речь в письменную, раскрывая перед читателем эстетику бессознательного. Итак…

Все уже забыли, почему Корпус прикладной математики (КПМ) называют чернильницей. Облицовка выцвела, потемнела, приобрела бурый оттенок. Новое поколение студентов хихикало над названием, привыкнув под чернильницей подразумевать не вполне порядочную русскую девушку.

Однако на исходе 2016 года МФТИ получил мощное финансирование, и руководство вуза наконец-то получило возможность привести здание в порядок. И уже к концу весны КПМ радовал глаз свеженькой плиткой чернильного цвета. Облицовка (плюс теплоизоляция) девятиэтажного здания заняла рекордно малое время.

Гораздо дольше рабочие возились с внутренностями. А именно, с лестничными коробами, выступающими слегка вбок от основных помещений. И вот тут обнаружилась первая странность. Во всех остальных корпусах ремонтные работы велись ночью. В КПМ же – только днём, максимум до раннего вечера. Я это заметил, потому что сам люблю работать в лаборатории по ночам.

В корпусе две параллельные лестницы и две пары лифтов. Рабочие могли спокойно заниматься трансформацией одного из коробов, не мешая передвижению сотрудников. Когда я вышел покурить на уже отремонтированный участок лестницы, то заметил вторую странность. Рабочие не тронули решёток.

Решётки были главной достопримечательностью КПМ. Представьте себе две параллельно бегущие лестницы. Между ними зажаты двойные П-образные контуры коридоров. Внутренняя сторона коридора – это стена лифтовой шахты. Внешняя – двери в кабинеты и выходы с этажа.

Так вот, решётки были расставлены по лестницам хаотически, совершенно игнорируя топологию здания. Если Вы решили подняться по лестнице, скажем, с шестого этажа на восьмой, то по пути Вам несколько раз встретятся чугунные решётки. Понимаете? Они не разделяют этажи друг от друга и не отгораживают лаборатории от лестницы. Они просто дробят лестничное пространство по какому-то загадочному алгоритму. Я так его и не разгадал, даром что программист.

Нет, решётки не создают никаких проблем, ибо днём их открывают. А ночью запираются на тяжелые висячие замки. И по ночам металл сотрясается от гуляющих по лестницам сквознякам и от перепадов температур.

С точки зрения безопасности решётки вообще бессмысленны. Ведь никто не мешает перемещаться между этажами на лифте. Поэтому предназначение решёток оставалось для меня загадкой. До событий той самой ночи.

Нервно озираясь, двое таджиков выносили из КПМ срезанные решётки. Вне своих бетонных рамок, прутья казались неимоверно длинными. Рабочие сейчас напоминали братьев-пилотов, пытающихся пронести штакетник на территорию клуба собаководов.

– Не ходи по лестницам ночью, – вдруг обратился ко мне гастарбайтер. – Тама щайтана-ма бегает.

Охранник на проходной тоже удивил.

– Опять ночью работать будете? – грозно спросил он.

– Ну да, – я слегка растерялся. – Или это теперь тоже запрещено?

– В общем-то, нет. Но мне придётся Вас закрыть на этаже до утра.

– Да закрывайте на здоровье! У меня даже баллончика с краской нет, чтобы матерные формулы на новой штукатурке написать. А если я захочу обворовать другие лаборатории, то воспользуюсь лифтом.

– Я не лестницу от Вас закрываю, а Вас от лестницы. На лифте можете спокойно кататься, даже по другим этажам гулять. Но не пытайтесь выйти на лестничную клетку.

Охранник достал журнал выдачи ключей и открыл самую последнюю страницу.

– Ночной график. Запишите фамилию, номер лаборатории, дату, время, подпись. И укажите, что остаётесь на ночь добровольно. И что мы за Ваше душевное здоровье ответственности не несём.

Такой ерунды раньше не было. Не став спорить, я заполнил пустую графу в журнале и, чтобы размяться, пешком побежал к себе на шестой этаж.

Лестницы без решёток выглядели осиротевшими, пустыми и слегка зловещими. Если смотреть под правильным углом, то за счет высоких потолков кажется, что ступени не поворачивают, а бегут вниз одной сплошной бетонной дорожкой.

Я всё ждал, что на ступеньках меня встретит сидящий на кортах «щайтан» и спросит: «слышь, кальян закурить жи-есть?». Но ни на лестнице, ни в коридоре шестого этажа, ни в самой лаборатории никаких шайтанов обнаружено не было. Трудо-вые-будни текли размеренно, в ритме щелчков старой клавиатуры и попискивания центрального процессора.

Через полчаса заглянул охранник. Спросил, всё ли у меня нормально. Я только пожал плечами, не зная, где искать потенциальный источник ненормальности. Разве что в триста двадцать седьмой строчке года, на которую компилятор упорно ругался.