Андрей Шандаров - Время Сварога. Грамота

– Шальная баба. Что тебе неймется-то? – пристыдила Маня. – И муж, добрый, тебя любит и хозяйство справное.

– Муж, хозяйство – глупая ты, Маня. Дети – вот оно бабье счастье! Детей нет.

– Так может, все еще наладится?

– Наладится? – с горечью проговорила соседка. – А годы? Год-то уходят! Сколько еще ждать? Может, не во мне дело, а в мужике?

– Ой, Слугава, что ты задумала? Грех ведь это!

– Грех бабе без детей оставаться. Не поймешь ты это пока – молода еще. Ладно, поплыли обратно!

Они повернули к берегу, и лишь шелковистые длинные волосы потянулись за ними следом.

Слова соседки не давали покоя девушке. Она еще долго лежала в постели без сна, размышляя над превратностями судьбы. Ей одинаково было жаль и Слугаву, и Танаско, который также нравился ей, как человек, добрый и отзывчивый. Тут же мысли перескочили на красивого и статного сына кузнеца. В главном соседка была права – он никак не выходил у нее из головы. Уже в сотый раз она в подробностях вспоминала их первую встречу. Гордый и уверенный в себе всадник, покрытый дорожной пылью, на красивом сильном скакуне, преградил ей дорогу, когда она шла по воду. Нездешний облик сильно разнился с обликом местных мужиков. Прищуренные глаза смотрели властно и дерзко. Маня сразу потерялась под этим взглядом. Вдруг откуда-то нахлынула слабость в ногах, и юное сердечко забилось тревожно. Внутри стало пугающе пусто и сладко одновременно. Он спросил дорогу к кузне, и она показала, но предупредила, что если он хочет воспользоваться услугами кузнеца, то вряд ли ему это удастся.

Кузнец долго болел в последнее время, почти не вставал после того, как подковал норовистого жеребца. Дикое глупое животное от страха и боли ударило его копытом в грудину. Удар был страшный, другой бы на его месте кончился сразу, но сильный и крепкий мужик выжил, но так и остался хворым. Из-за тяжелой болезни главы дома дела шли плохо. Опоры не было. Старшего сына забрали в Орду на службу отроком, двое других сгинули еще детьми от лихорадки. Оставались две дочери, которые подрастали и уже покидали младенческий возраст «вест». Мать надрывала последние силы в старании сохранить благополучие семьи и поставить больного мужа на ноги. Как во всяком русском роду лечением в семье занималась жена. Сердобольные соседи пытались помочь, чем могли – все уважали умелость и прямодушие кузнеца, но гордая женщина отказывала им и тянула хозяйство сама.

Молодой всадник ничего не сказал, лишь глубокая складка скорби легла на чело. Он поблагодарил девушку и пришпорил коня. Раздираемая любопытством, Маня бросила ведра и побежала за ним. Она видела, как тот спешился перед воротами и уверенно, по-хозяйски, ударил в них кулаком. Из-за ворот сразу отозвалась собака, залилась визгливым лаем, затем девичий голос спросил:

– Кто там?

– Кузнец Добрава здесь живет?

Тяжелые ворота открылись без скрипа, и перед глазами предстала девчушка, светленькая и голубоглазая, в грязном заношенном сарафане. Она с опаской смотрела на незнакомца.

– Тату хворает! – сказала она.

– А тебя как звать? – спросил незнакомец ласково и белозубо улыбнулся.

– Калинка, – ответила та, продолжая пытливо разглядывать всадника огромными, в пол лица, глазами.

– Дочка, кто там?

Из глубины двора вышла жена хозяина. Она несла кадку, пристроив ее сбоку на бедре. Она была высокая и статная. Измученное лицо хранило отпечаток былой красоты. Годы и трудная жизнь брали свое. Она подошла ближе, внимательно вглядываясь в лицо путнику.

– Если ты к Добраве, то он ничем тебе помочь не сможет! Нездоровится ему.

– Да, я уже слышал.

Повисло молчание, во время которого незнакомец продолжал улыбаться, глядя на женщину. Та, в противоположность ему, оставалась серьезной и продолжала рассматривать его, не отрывая взгляда, слегка наклонив голову.

– Хотелось бы напиться, – вновь заговорил путник.

Он неуклюже потоптался, зачем-то по переменке трогая то собственный пояс, то сбрую коня.

– Калинка, принеси братину для питья, – обратилась хозяйка к девочке. – Видно наш гость издалека к нам. Верно?

Калинка послушно кинулась в дом и через мгновенье уже несла горшок полный воды. Гость с поклоном принял сосуд и отпил. Затем вернул его обратно, вытер губы рукавом кафтана, придерживая висевшую на запястье плеть.

– Спаси бог, – поблагодарил он хозяйку. – Верно. Издалека. Из Золотой Орды добираюсь.

– Из Орды? – одними губами повторила женщина, бледнея.

Ей вдруг перестало хватать воздуха. Она задышала беспокойно и часто.

– А вы, мама, меня не узнаете? – с хрипотцой в голосе спросил путник.

То, что произошло дальше, потрясло Маню до глубины души. Кадка выскользнула из рук, женщина охнула и упала на колени перед путником, обняла его за ноги и прижалась в рыдании. Он пытался ее поднять, гладил по голове и плечам.

– Ну, что вы, мама, все хорошо. Вот он я, живой!

Но она продолжала стоять на коленях без сил, не в состоянии отпустить от себя самое дорогое в мире существо. Наконец она поднялась, и, еще не веря своим глазам, проговорила:

– Вохма, сынок, неужели это ты?

– Я, мама! Я! – говорил он, забирая в ладони мокрое от слез лицо матери и целуя родные глаза.

Рядом, глядя на всю эту картину, зашмыгала носом сестренка. Она, видимо, до конца не понимала, что происходит, но настроение матери передалось и ей. Когда забрали старшего брата в Орду, она еще не родилась. Она знала, что где-то на белом свете есть брат, если еще живой, но чтобы им оказался этот взрослый мужик, она не могла вот так сразу уложить у себя в голове. Проходившие по улице люди останавливались в недоумении. Много лет прошло, и никто из них не помнил о старшем сыне Добравы, поэтому сцена, свидетелями которой они стали, вызывала многочисленные вопросы.

– Пойдем к отцу, сынок, – говорила мать и тянула Вохму за руку в избу.

Тот кинул поводья сестре и пошел следом. Но на крыльце уже стоял отец. Он услышал суматоху во дворе и поднялся, опираясь на стену. Глаза лучились светом, он старался сдерживаться, но слезы все равно лились по щекам и таяли в бороде. Дрожащими руками он гладил сына по плечам, словно пытался проверить – призрак перед ним или человек из плоти и крови.

– Счастье-то какое, отец! Дожили мы с тобой! Дождались! – прижималась к сыну мать, обращаясь к мужу.

– Хвала богам! – говорил тот. – Калинка, беги за сестрой, всем соседям передай, что Вохма вернулся.

Девочка выбежала за ворота и наткнулась на Маню.

– Калинка! Кто это к вам зашел? – спросила она.

– Вохма – брат старший, – на ходу бросила та и заспешила дальше.

– Старший брат!? – словно во сне повторила девушка и глубоко задумалась.

Нежданная новость облетела весь город. На двор к Добраве потянулись соседи и друзья. Гостеприимные хозяева с радостью принимали всех – на стол выставлялось последнее, несмотря на собственную нужду. Даже боярин Тана почтил их своим уважением. Он пришел не с пустыми руками, а принес бочонок медовухи. Полный, на коротеньких ножках, он был известный весельчак и балагур и никогда не упускал случая поучаствовать в общем празднике. Всем было любопытно посмотреть на Вохму. Не каждый день после долгого отсутствия домой приходил живой и здоровый сын. Обычным делом было уходить в Орду на всю жизнь и уже не возвращаться на родину. Специально строилось так, чтобы ордынцы служили вдали от родных мест. Ничто не должно было связывать их с местным населением, дабы не испытывать мук угрызения совести при участии в карательных походах против какого-либо бунтующего князька, который вдруг отказывался подчиняться центральной власти и платить налоги. Разбросанные по бескрайним землям многочисленные отряды Великой Орды служили гарантом порядка и спокойствия в разноязыкой империи. Лишь с возрастом, не обремененные хозяйством и семьями, старые вои уходили на покой в монастыри. Это было их почетным правом за верную и многолетнюю службу.