Дженнифер Макмахон - Вам меня не испугать

Большая часть Брайтон-Фоллс имела идиллический вид, но когда вы пересекали реку и оставляли позади водопад и старые мельницы, переделанные в жилые дома, по мере движения на север к аэропорту, мимо накрытых от солнца табачных полей и покосившихся амбаров, дорога расширялась с двух полос до четырех. Здесь были торговые центры, огороженные заводы, пустые участки, рестораны фастфуда, мотели, где вы могли заплатить за час или за неделю, кинотеатры с порнофильмами, бары и салоны, где торговали подержанными автомобилями. Это были места, которые работники страховых компаний считали ничьей землей, районы, куда они избегали заглядывать во время еженедельных разъездов на служебных автомобилях. Здесь шум и хаос большого аэропорта были особенно явственными и угрожающе распространялись в сторону пригородов.

Помимо редких арестов за пьяное буйство в одном из баров по дороге в аэропорт самым крупным преступлением, с которым полиции приходилось сталкиваться за последние годы, был случай, когда сын мэра перебрал спиртного после выпускного вечера, проехал на красный свет и устроил городскую гонку с полицейскими, закончившуюся после того как он утопил свой «Мерседес» в плавательном бассейне загородного клуба. Последнее убийство произошло в 1946 году, и оно было совершенно очевидным: мужчина застрелил брата, застав его в постели со своей женой.

В убийствах Нептуна не было никакой ясности.

Его жертвы, на первый взгляд, не имели между собой ничего общего: бухгалтерша с двумя детьми; официантка, работавшая по скользящему графику в кафе-закусочной «Серебряная ложка»; студентка факультета режиссуры из Уэслианского университета в Огайо; бывшая модель, превратившаяся в пьянчужку. Полиция пребывала в замешательстве.

В конце концов, у всех – у полиции, родных жертв и жителей Брайтон-Фоллс – осталось больше вопросов, чем ответов. Почему Нептун отрезал правые руки у своих жертв? Почему он держал их живыми еще пять дней после того, как оставлял их руки в картонках из-под молока на крыльце полицейского участка? И чем отличалась от остальных его последняя жертва, бывшая гламурная дама Вера Дюфрен? Почему ее тело так и не нашли?

И, возможно, главный вопрос: был ли он перекати-полем, сделавшим недолгую остановку на своем кровавом пути, или остался в городе и жил среди них? Что заставило его остановиться? И каждый вечер, когда жители Брайтон-Фоллс запирали двери на ночь, они задавали себе один и тот же вопрос: будет ли он убивать снова?

Представь, что твой дом горит. У тебя есть ровно минута, чтобы забрать с собой все, что можно спасти. Что ты выберешь?

Тара перевернула маленькие пластиковые часы, заполненные розовым песком. Ее ногти были выкрашены темно-синим, местами облупившимся лаком. Ее лицо было бледным, а губы неестественно красными, когда она улыбнулась и выдохнула одно слово: « Давай».

Реджи промчалась по передней, притормозив у края узкой дубовой лестницы, и прыжками понеслась вверх, держа одну руку на изогнутых змеевидных перилах, а другую – на прохладной стене из серого камня.

– У тебя в легких полно дыма! – крикнула снизу Тара. – И глаза слезятся!

Реджи набрала в грудь воздуху, рывком распахнула дверь в свою комнату и обвела взглядом забитые книжные полки, стол с разбросанными эскизами и аккуратную кровать, накрытую стеганым лоскутным одеялом, которое сшила бабушка. Реджи сразу же направилась к стенному шкафу, двигаясь словно в замедленной съемке, пробираясь через невидимый дым и закрыв глаза от едкой копоти. Она нащупала раздвижную дверь и открыла ее: металлические колесики загремели в пазах. Реджи подалась вперед и нащупала одежду, висевшую на плечиках. Она потянулась к верхней полке.

– Поспеши, – прошептала Тара, которая теперь стояла прямо за ней и обдавала ее шею теплым, влажным дыханием. – Времени почти не осталось.

Реджи открыла глаза и глотнула свежего, холодного октябрьского воздуха. Она была дома, в Вермонте, а не в особняке «Желание Моники». И ей было тридцать девять лет, а не тринадцать.

– Проклятье, – сказала она, и слово вырвалось изо рта облачком белого пара. Она снова оставила окна открытыми.

Завернувшись в стеганое одеяло, как в пелерину, она встала с постели, подошла к окнам и закрыла их. Деревья, еще на прошлой неделе окрашенные в яркие оранжевые, желтые и красные цвета, начали терять свою красоту. За последние три дня холодный ветер унес много листьев. Далеко над озером клин канадских гусей направлялся на юг.

– Вы не знаете, чего лишаетесь, – сказала им Реджи и со вздохом добавила: – Трусишки несчастные.

Она прищурилась и посмотрела на озеро, представляя, каким оно будет через три месяца – замерзшим и заснеженным, превратившимся в плоскую белую пустыню. Оно мало отличалось от пруда Рикера, где мать учила ее кататься на коньках. Реджи ясно помнила это: ее мать в зеленом бархатном пальто с шарфом из золотистого шифона описывала изящные круги, а Реджи виляла и падала на потрескивающий лед. «Ты уверена, что он надежный?» – спрашивала она каждый раз, когда слышала этот звук. Мать смеялась в ответ. «Трусишка, – поддразнивала она, выкатываясь прямо на середину, где лед был тоньше всего, и протягивая руки Реджи. – Давай сюда и покажи, из какого теста ты сделана».

Реджи тряхнула головой и отделалась от воспоминания, как и от тяжелого стеганого одеяла. Она быстро натянула джинсы, надела свитер и отправилась вниз на кухню, шлепая босиком по прохладным доскам.

Она расположила свой дом таким образом, чтобы видеть озеро практически с любого наблюдательного пункта. Когда она спустилась по лестнице, оказалась перед большими окнами на южной стороне, выходившими на двор, окрестный луг и край озера Эрроу. От ее дома до берега было немногим больше полумили, но, когда она спускалась вниз, ей казалось, что она может шагнуть в воздух и проплыть через гостиную, через окна, двор и поле до самого озера. Иногда она ловила себя на том, что пытается сделать это: слишком наклоняется вперед и слишком далеко выставляет ногу, так, что едва не пропускает следующую ступеньку. Это были моменты, отмечавшие ее архитектурные успехи, – не призы, хвалебные речи и высокая оценка коллег, а путь вниз по собственной лестнице, который хотя бы на секунду заставлял ее поверить, что она может превратиться в пух одуванчика и проплыть по воздуху до самого озера.

Хорошее архитектурное сооружение должно четко вписываться в ландшафт. Оно не должно выглядеть так, словно возникло из ниоткуда по случайной прихоти; оно должно вырастать органично, формируемое ветром и дождем, словно высеченное из скалы. Комнаты перетекают не только из одной в другую, но и в окружающий мир.