Алексей Смирнов - Можно. Фантастические повести и рассказы

– Туда, – наставила она палец на черную нору. – Быстро.

Сомм молча смотрел на нее.

– Быстро, – повторила она на безупречном диалекте Детей Сома. – Сейчас набегут, и тебе конец.

Тот посмотрел на пол.

– Книга, – выдавил он.

Самка шагнула в сторону и пинком отправила фолиант старосты в канаву.

– Жить хочешь? – спросила она, отбросив с лица волосы.

Дети Сома обладали рудиментарным пониманием прекрасного. Тяга к нему естественна, и они находили прелесть в черных сугробах, изгибах расплавившихся металлоконструкций, игре теней и света. Усматривали они красоту и друг в друге, выделяя, к примеру, особые разрезы глаз и толщину межпальцевых перепонок. Сомм, как свойственно многим отсталым существам, компенсировал неполноценность развитием одного отдельного чувства. В его случае – восприятия красоты. И он сумел оценить ее в самке, тогда как его сородичи видели в ней только врага, неприятного и жуткого во всех отношениях. Сомм не смог бы сформулировать, что именно ему нравится. Инаковость? Потому что была совсем не похожа на детей Суса и обитателей Хога. Нет, не поэтому. В ней все было неправильно и в то же время образцово. Сомм, далекий от абстракций мысленно, умел улавливать ее чувственно. Он схватывал не саму красоту, а идею красоты и нормы, воспринимая ее бессознательно, но неосознанность не означала, что это представление не возбуждает ответной реакции на уровне животных чувств. Короче говоря, у него вдруг потекли слюни. И слезы. И встал сомородный орган. Еще его бросило в жар. В ушах загудело, ноздри раздулись, выделяя из миллиона запахов один, необычно свежий. Ткни его кто-нибудь в отдельные прелести – редкие русые волосы, серые глаза, поджатые пухлые губы, – он бы мотнул головой, отрицая их привлекательность.

Он тупо стоял и молчал.

Самка взяла его за руку. Прислушалась.

– Вниз, – приказала она, подвела Сомма к ровному краю канавы и спрыгнула на брусья. Зачарованный Сомм последовал за ней, ни секунды не удивляясь ее стремительному выздоровлению.

Она была здоровехонька изначально или успела чем-то пользоваться. Радиация, очевидно, ей почти не вредила благодаря особенному устройству или зелью.

Переступая через светящийся хлам, они устремились во тьму.

Вскоре их окутал почти непроглядный мрак. Самка шагала уверенно, все прочнее убеждая Сомма в исходном притворстве. Оба молчали, опасаясь привлечь интерес местной живности. Потом Сомм все же отважился зашептать:

– Откуда ты так хорошо разумеешь по-нашему?

– Мы разумеем по-любому, – отозвалась она, не особо понизив голос. Взглянув на дрожащего Сомма, сочла нужным добавить: – Наверное, ты заметил, что моя одежда полна неожиданностей. В ней много неизвестного вам оружия, она пропитана лекарствами, а еще переводит с языков уже совсем мутных. Микробных там, вирусных. Впрочем, ты не знаешь, кто такие микробы и вирусы. Но шлема жаль.

– Шлем это шар с твоей головы? – догадался Сомм.

– Да. Там были разные датчики, навигаторы. Но им, чтобы вы поверили, пришлось пожертвовать. Я обойдусь без него.

Ее спутник наступил на что-то живое, споткнулся, ойкнул.

– Не трясись, там был просто паучонок. Хуже, если мы наткнемся на Детей Шершня. От них моей защиты может не хватить.

Они молча ступали по бетону, не страшась обесточенных рельсов.

– Зачем же ты притворялась? – просто спросил Сомм.

– У нас есть тотализатор. Букмекеры. Попросту говоря, я поспорила, что выберусь к вам на сафари максимально беззащитной.

– Но как тебя сбили?

– Меня? Этот мерин? Изобразить крушение было легко. Ваш конек умеет только хвостом слепней сбивать, и то если они доступного размера.

– Что такое сафари?

– Потом расскажу. Как тебя звать?

– Сомм.

– Мы позже выясним, как на самом деле.

– Я сын Сома. А тебя?

– Планета Путина, – ответила самка, все прихорашиваясь на ходу. – Скоро мы доберемся до бокового отсека. За ним уже начинаются Коридоры Власти. Их штуки по четыре на каждом перегоне.

– Что такое перегон?

– Неважно. Здесь же ездили поезда. Это промежуток между станциями. Так называются ваши Этажи.

– И не была ранена совсем?

– Совсем.

– Значит, ты выиграла, – констатировал Сомм. – Что ты за это получишь?

– О, нечто крайне редкое. Практически недостижимое. Отсек уже близко, иди сюда.

Они приблизились к вогнутой стене с ошметками кабелей и обломками труб. Почему-то включился слабый свет, обоих стало видно.

– Засекут же, – прошептал Сомм.

– Нет. Я делаю так, что другим нас не видно и не слышно. Мой спор еще далеко не закончен, главное – впереди. Правда, мне придется здорово отравиться – но ничего, подлечусь Это займет не больше часа.

Сомм понятия не имел, сколько это времени – час. Но смекнул, что немного.

– Почему вы произносите неправильно – «Сус», а не «Иисус»? – осведомилась Планета Путина. – У вас же была Библия, в ней написано верно.

– У нас была книга Соома, а нам трудно произносить двойное «и».

– Иная буква дорогого стоит, – заметила самка. – Аврам и Авраам, например. Или Исак и Исаак. Сом читал вам об этом?

– Там половина выдрана была, – буркнул Сомм. Он удивлялся, с какой все большей легкостью, непринужденностью и даже дружески общается с коварной Почвенницей.

– Никакого гипноза, – пообещала та уже полностью непонятно. – Все натуральнее некуда. Видишь?

Она указала на серебристую змейку, тянувшуюся по ее одежде от горла до паха.

– А наверху язычок. Потяни его вниз. Только медленно. Я включу запись.

Какую запись?

– У вас любовь бывает? – спросила Путина.

Стало вдруг жарче.

– Мы любим Суса и Сома, – ответил Сомм.

– Ах, чтоб тебя, – раздосадовалась она. – Я про другую. Может быть, к жеребцам и бакланам? Или между собой?

– Между собой случается, – выпалил он. – А про таких я и знать не хочу.

– Отлично, – улыбнулась Планета. – Но я-то тебе нравлюсь? Тяни за язычок.

Сомм неожиданно признался себе, что да, она ему нравится. Это было немыслимо, противоестественно, кощунство и святотатство, но его к ней тянуло. Он вспомнил про Сому. Вот приблизительно так. Нет, сильнее.

Шов на Планете Путина разошелся, и вывалились два мягких горба с розовыми пупырышками по центру. Сомм ничего подобного в жизни не видел.

– Потрогай, – приказала она.

Он послушался, и сомодел стремительно прыгнул вверх. Планета стянула остатки комбинезона. На ней не было ни шерстинки, ни чешуйки. Только гладкая поверхность без наростов и нарывов, без шрамов и лишаев. Встречались только редкие бурые пятнышки, которые чуть успокоили Сомма: хоть что-то неладно.

– Разденься сам, – велела Планета.

На Сомме было лишь Махогу ведомо, что: какое-то тряпье, подпоясанное разорванными и заново связанными кушаками. Не пояса, а гирлянды. Он взялся сперва за одно, потом за другое.