Александр Самойленко - Жестокая параллель. Тайна горы Холатчахль. Приключенческий роман

– Ася, Ася, глянь-ка, что проводник наш в руке держит! – воскликнул Пашка. – Он же как деревенский бандит с большой дороги! У него обрез! Любимое оружие кулаков, они с такими обрезами против советской власти воевали.

– Да-а, – то ли удивилась, то ли восхитилась Ася, глаза у неё при этом здорово округлились.

Витька, смущённый, будто его только что уличили в краже, немедленно спрятал обрез за пазуху, предварительно поставив его на предохранитель. Однако полностью обрез не вошёл, и приклад угрожающе торчал наружу.

– Это я так, на всякий пожарный случай прихватил с собой, – оправдываясь, и больше всего, конечно, перед Асей, сказал он.

– Ну ладно тебе, успокойся, ты всё правильно сделал. Мы тебя же не продадим! Точно, Ася? – примиряясь, заверил Пашка. – Пригодится, может быть, отпугнуть кого, и кто его знает, может, утку на обед подстрелить…

Пашка запнулся, потом что-то ещё хотел добавить, но тут его живо перебила Ася.

– Вить, расскажи, мне очень интересно, почему ты решил, что бык ветку сломал? Ты, что ли, на самом деле думаешь, что это был бык?.. – Ася помедлила, видимо подбирая слово, и ничего лучшего не придумала, как, завершая мысль, сказать такое, от чего Витьке невольно сделалось смешно, но он, однако, сдержал смех и лишь снисходительно улыбнулся… – Выходит, в деревнях говядина сама по себе в лесу бродит, травку кушает? – договорила она.

– Нет, Ася, этак лося-самца мы быком называем, говядиной здесь и не пахнет. Хотя, кто в мясе не волокёт, то лось тому на столе запросто сойдёт и за говядину. Вот, посмотрите сами, да поверьте уже. Чуть дальше за дерево, где трава не растёт, там следы видать от копыт, да не одинаковые размером, а есть большие, поменьше малость, и вовсе маленькие. Это что означает? А означает то, что прошла ночью по этому месту лосиная семейка, всё как положено: папа-лось, мама-лосиха и их дети-лосята, а может, и один лосёнок, сразу мне не понять. Приглянитесь получше – видать, не раз уже они тут ходят: вон, в ложбинке, в метре от сосны, целая тропа копытами ихними натоптана. И что только лосю-папаше надо было рога сюда свои всунуть, кто его знает! Наверно, съедобное, чего-то почуял, потому и впёрся. Перепугал нас, зараза!.. Э-э, да вон, гляньте сами на сломанную ветку – волосня евонная там висит, видите?

– Ага, видим, – подтвердила Ася, и следом за ней то же самое сказал Пашка, а голос его прозвучал уважительно.

Торчать дальше возле этой сосны было незачем, и Витька предложил:

– Ну, ежели я вам доказал, так пойдём к костру, нас как на калёных углях небось уже ждут не дождутся – не терпится узнать, чё это мы втроём скрылись от них…

Ребята действительно с нетерпением ждали. Костёр горел большим пламенем, язык поднимался метра на два вверх. Витька, обратив на это внимание, рассердился, но ничего покуда им не сказал. Первым делом слазил в палатку и запихнул обрез поглубже в рюкзак, заодно достал из бокового кармашка дощечку с намотанной на неё удочкой. После чего подошёл с упрёком к ребятам:

– Чё, вам делать больше не фиг, что ли? Ещё нам пожара в лесу не хватало, ведь засуха такая кругом! Дождей в нынешнее лето совсем мало было. В огороде, куда ни взглянешь, сушь. Картошка, и та нынче не уродилась, на полив в колодце воды не хватало.

– Больше не станем подкидывать, – отмахнулся Воська. – Спины решили погреть перед завтраком, застыли перед утром. Скоро всё равно же нам выходить, а вчера столь дров запасли, целую гору жалко стало бросать.

– Ладно, смотрите, чтобы огонь на деревья не перекинулся. Я на рыбалку схожу. Может, клёв будет, так рыбку добуду на уху.

– Я с тобой! – воскликнула первой Ася, а за ней в голос и остальные.

– Не-не-не! – энергично мотая головой, возразил Витька. – Я уж как-нибудь сам! Не люблю, когда за мной наблюдают. Ваше дело воды в котелок набрать, да и шмотки собирать пора. Даст бог, похлебаем ухи и сразу двинем, чё резину тянуть…

Крутя головой, Витька поискал глазами походящую берёзку. Их среди сосен и елей здесь было мало – можно сказать, единицы. Выбрав и затем выломав средних размеров удилище, содрал с него все ветки, привязал к нему с тонкого конца снаряжённую всем необходимым лесу, и получилась вполне нормальная, пригодная для рыбалки удочка. Немедля отправившись к реке, по пути он на минуту остановился возле муравейника. Смахнул ногой верх, подхватил горсть муравьиных яиц и вместе с муравьями и мусором сунул в карман, решив, что если клёва на гамзюка не будет, то попробует ловить на муравьиные яйца. На берегу сперва обернулся к ребятам, наблюдавшим за ним, помахал рукой, вызвав этим в ответ громкий крик. Потом достал из кармана жестяную баночку, в которой раньше находился вазелин, а теперь жирные личинки навозной мухи, и, выбрав самую толстую, насадил на крючок. Потом, соблюдая традицию, плюнул на наживку и закинул удочку подальше на перекат, туда, где, подпрыгивая на камнях, журчала вода. Он знал, что делал, не впервой было искать рыбацкую удачу именно в быстрой воде на мелководье, там должен был стоять голодный и поэтому неприхотливый хариус. Как только Витька забросил, тут же долбануло так, что удилище согнулось почти в дугу и он едва удержал его в руке. От волнительного азарта застучало в висках, и только успел Витька подумать, что это наверняка щука, как именно она, выскочив на секунду из воды, рванула леску на глубину, и та сразу ослабла – рыбина сорвалась с крючка.

– Ишь ты, на гамзюка позарилась, оголодала, сучка! – вслух ругнулся он, доставая удочку. Впрочем, голосом не злым – по-видимому, просто восхитившись величиной и ловкостью сильной рыбины. – Ладно хоть крючок не оторвала, хищница, и на том спасибо! В следующий раз попадётся – уж не уйдёт, а пока пусть себе живёт, я согласен и на хариуса.

Наживив крючок, Витька сделал заброс и попал в то же место, где клюнула щука. И опять не прошло минуты, как вторая мощная поклёвка не заставила долго жать. В этот раз был солидный на вид окунь, его он с трудом вывел-таки на отмель, и тут подцепив пальцами за жабры, вынес от греха подальше на берег. Потом были ещё поклёвки, частые и резкие, но рыба попадалась мельче: сорога, хариус и даже сорные ерши, которых он снимал и выбрасывал обратно в реку, возиться с ними было некогда. Скоро Витька наловил столько, что уже хватало на всех с лихвой, и решил закончить с рыбалкой. У него всегда лежал в кармане складешок – небольшой перочинный ножик, отточенный как бритва, и он здесь же, на берегу, начал чистить улов. К нему от костра доносился оживлённый разговор пацанов, иногда переходивший в крик, о чём-то с горячностью спорили, девичьих голосов отчего-то не было слышно. Витька радовался, что ребята его не беспокоят, что он, занятый делом, мог одновременно, находясь в одиночестве, свободно предаваться не детским порой размышлениям. Городская молодёжь, парни и девчата, всегда казались ему беззаботными неумейками. Этакими, по его представлению, взрослыми, избалованными детьми, и он считал своим долгом позаботиться о них, сделать на совесть, чему научился сам, и, конечно, при нынешних обстоятельствах, в первую очередь накормить получше. И он старался, работа шла уже к завершению: очищенная от чешуи, выпотрошенная и вымытая рыба лежала на траве. Витька с блаженством выпрямил уставшую спину и уж предвкушал восторг, удивление и похвалу от ребят, но тут настроение неожиданно разом испортилось. За елями раздался девчачий отчаянный визг, который сначала заставил его вздрогнуть, потом неприятный холодок пробежал по спине.