Zima - EBOLA. Восставшие

Шторы на окнах тоже плотно задернуты. Это невыносимо. Зараженных просто выносят из домов, и оставляют на улице. Вдоль залитых потемневшей кровью тротуаров растут горы скрюченных обезображенных тел. Никому нет дела до них, каждый старается спасти себя и свою семью.

Выходить на улицы опасно. Слишком высок риск заражения. Даже если надеть респираторную маску. Зараженные продолжают нападать. Едва завидев прохожих, они кидаются вдогонку, пытаясь настигнуть и покусать.

Участившиеся случаи нападения вынудили военных вменить новую меру. Зараженный подлежит немедленному уничтожению. В связи с новыми правилами, ночами по улицам патрулируют отряды. Группы людей в черном передвигаются на огромных мусорных грузовиках. Трупы сбрасывают в кузов, того, кто оказывается еще жив, ждет быстрая и неминуемая расправа. Часто ночную тишину разрывают звуки выстрелов. Наверное, они думают, что это своего рода эвтаназия.

Теперь наступление утра предвещает колонна удаляющихся грузовиков, доверху набитых мертвецами».

17 июля

«Мама заражена! Утром она как обычно готовила завтрак. Вдруг я услышала шум и кинулась не кухню. Она стояла, согнувшись пополам. А из ее горла хлестала кровь. Алый бесконечный поток, вился сквозь зубы, заливая белую плитку пола. Я слышу, я до сих пор я слышу этот хрип, когда захлебываясь собственной кровью, она пыталась сделать вдох. А кровь все шла и шла. Словно со стороны я смотрела на бесконечную красную реку, вьющуюся с губ матери, не в силах пошевелиться и только резкий окрик отца заставил меня очнуться, схватить брата и вместе с ним кинуться в детскую.

…

Моя мамочка… любимая строгая мамочка… не представляю, как мы будем без тебя… я смотрю на брата… он так на тебя похож… как же больно… мамочка. Есть ли надежда?

Нет. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Мы тоже умрем. Все. Неизбежно.

Сегодня Кириллу шесть, а мне восемнадцать. В последний раз».

День тот же.

Данила набрал номер диспетчерской аэропорта. Тишина. Позвонил Тарасову, но на звонок никто не ответил. Набрал Рыжего, трубка ответила задумчивыми гудками. Он позвонил в офис, но все безрезультатно. Схватив бинокль, мужчина кинулся во двор. Некоторое время он пристально всматривался в окуляры, стараясь заметить хоть какое-то движение, но тщетно. Поселок опустел. Внезапно мужчина почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. А что если все люди умерли? И на всей Земле он остался один? В секунду его охватила паника. Бинокль без разбора метался по разным сторонам, и на секунду показалось, что даже птиц больше нет. В горле вдруг все пересохло. Неужели никого не осталось в живых? В окулярах виднелся пустой, безжизненный мир, словно диафильм о мертвой и давно покинутой планете. Вдруг отчаянно захотелось увидеть человеческое лицо. Ну, давай же, покажитесь хоть кто-нибудь! Паника нарастала. Он готов был в сию же секунду запрыгнуть в свою лодку и на всех парах мчать к обитаемым берегам. Но берега отвечали полным безмолвием. Этого просто не может быть! – твердил себе Дэн, как вдруг окружающую тишину взорвал телефонный звонок. Вздрогнув, мужчина поспешил вытащить телефон из карман. Руки тряслись и ему никак это не удавалось ответить. Чертовы гаджеты! Чертыхаясь и нервничая, он тщетно пытался разблокировать экран. Еще ни один звонок не вводил его в такое исступление. Наконец, сенсорный экран поддался. Еще до того, как успел поднести телефон к уху, Дэн закричал:

– Алло, Рыжий! Рыжий!

– Чего ты так орешь, – послышался недовольный голос собеседника. На потемневшем от загара лице Дэна засияла улыбка. Ромка! Родной Ромка! Грудная клетка наполнилась теплом.

– Рыжий, что происходит? – Даже не пытаясь сдержать волнение, спросил он. – Где ты?

– В городе. Дэн, дела совсемплохи, – при этих словах улыбка начала медленно сползать с лица Дэна. – Из наших почти все умерли. Решил позвонить тебе, узнать, как ты.

– Я на острове. Приезжай. У меня здесь запас еды и воды. Хватит на пятилетку!

На том конце послышалось тяжелое молчание.

– Спасибо, Дэн. Но как-нибудь в другой раз. Я записался в добровольцы.

– В какие еще добровольцы?

– В армию. Говорю же, дела плохи. – И понизив голос добавил, – Данила, здесь такоетворится….зараженные кидаются на людей. Сплошь нападения и смерти. Правительство исчезло. Полиции нет. Остались только военные и те на грани. Мы пытаемся спасти живых. Но с каждым днем людей все меньше.

В трубке что-то зашумело. Голос Рыжего начал пропадать.

– Алло! Алло… – но сколько Дэн не кричал, ответа так и не последовало. Все шумело и щелкало, лишь пару раз сквозь шум прорезался голос Рыжего, после чего связь окончательно оборвалась. И сколько бы Данила ни пытался дозвониться, ничего не выходило.

В полном смятении он перевел взгляд с потухшего дисплея на противоположный берег реки.

Некоторое время мужчина оставался неподвижным. В груди, как после урагана, смятение и разруха. От прежней уверенности не осталось ни следа. Звонок Рыжего перевернул все верх на голову. Рука непроизвольно метнулась к биноклю. Но окружающий мир по-прежнему оставался неподвижным. Правда, теперь Данила знал, он – не последний человек на Земле. Есть еще Рыжий. А значит, есть за что бороться!

Уверенный, как никогда прежде, Данила Зорин бывший второй пилот, зашел в дом, взял оружие, патроны, положил в рюкзак бутылку воды, сухари, закинул его на плечо, а затем закрыл дверь и как был в защитной одежде с биноклем на груди сел в лодку и завел мотор.

18 июля

«Не могла писать. Все время плакала.

Отец отвез маму в больницу, где она умерла спустя 2 часа. Об этом он сообщил мне глухим голосом по телефону, как и том, что выходить на улицу категорически запрещено.

За последние сутки в Москве умерло более трех миллионов человек. Эта ночь обернулась для города кошмаром и нестерпимой болью. Как обезумивший палач, смерть металась меж домами, сметая всех, на своем пути. Она заглянула в каждое окно, не обошла стороной ни одну семью. Жуткая гостья, она оставляла после себя лишь ужас и горе.

Помню, как не зная, куда деться от страха, мы забаррикадировали кроватью дверь детской комнаты, и сели у стены. На разговоры и утешения сил уже не осталось. Но инстинкт самосохранения заставлял нас настороженно прислушиваться ко всему происходящему вокруг. У соседей кто-то истошно кричал, то и дело хлопали двери, раздавался топот торопливых шагов, гремела посуда. И так всю ночь, то сверху, то снизу, то откуда-то сбоку. Я чувствовала себя в кошмаре. В доме для сумасшедших, где каждая семья заточена в палате, связана по рукам и ногам единым приступом безумия.