Максим Карт - Тревожные видения. Роман

© Максим Карт, 2017

ISBN 978-5-4474-0412-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Порой бывает трудно влиться в секунды, часы, дни и даже годы, проносящиеся мимо с непостижимой скоростью, особенно, если выпадаешь из жизненного потока и, стоя на отшибе, наблюдаешь, недоумевая, за беспорядочным движением тел и душ. Они несутся, а ты стоишь, осознавая, что прирос к одной точке, грызёшь локти от бездействия и хочешь броситься в грохочущий поток головой вперёд, чтобы миллиарды частичек мути забрали тебя в сумасшедший танец, а бурное течение унесло твоё тело как можно дальше от обители покоя…

Майская жара душила Юлю. И зачем она вырядилась в снежно-белую майку с золотистой надписью «LOVE IS…» и короткую голубую юбчонку, красиво облегающую тело? От палящего солнца спасла бы кавказская бурка. Краснела кожа на лице, руках и ногах. Редкие тени сморщились в хилые подобия самих себя, плавился изъеденный выбоинами асфальт. Горячая пыль, висевшая в воздухе, лезла в глаза, от неё скрипели зубы, а горло сжималось в приступах аллергического кашля. По обеим сторонам улицы тянулись унылые корпуса промышленных предприятий: заброшенная зона, которая опротивела Юле сразу же, как только она оказалась в ней, но папа, чтоб его передёрнуло тысячу раз, попросил встретиться именно здесь, будто специально хотел ткнуть единственную дочь носом в её беспросветное одиночество. Мимо шли люди, ими были заполнены не только тротуары, но и проезжая часть. Держась небольшими группами, они бойко переговаривались. Зачастую впереди каждой из них неслась неугомонная детвора, следом шагали налегке женщины, а в хвосте плелись мужики, загруженные пухлыми сумками с выпивкой и закуской.

– Ты прекрасна! – услышала Юля знакомый голос.

– Ты как всегда любезен! – ответила, улыбнувшись, и повернулась лицом к папе.

Открывшийся ей вид наполнил её улыбку пренебрежением: отец не был в дымину пьян, но его слегка покачивало от выпитого, он смотрел на дочь мутноватым – чужим, пустым, ватным – взглядом, его настроение болталось где-то на границе между безмятежной радостью и появившимся непонятно откуда разочарованием в жизни. Сильно поношенные джинсы и серая в крупную клетку рубашка с коротким рукавом, от которой воняло потом, превратили его в простого инженера среднего звена.

– Вот… – виновато произнёс он, показав затёртый пакет из продуктового супермаркета. В нём звякнули полные бутылки.

Сквозь подступивший к горлу комок прорвалось:

– Зачем ты напился? – Он не ответил. – И именно сегодня? Мама очень расстроилась бы от такого зрелища.

– Кому какое дело? – фальшиво возмутился он.

Юля встрепенулась, испугавшись его безразличия:

– Мне есть до тебя дело! Ты мой папа, а ведёшь себя как последнее ничтожество!

– Мы уже давно не одна семья…

Действительно, не одна. До этого Юля не смогла бы додуматься сама, а так… Он подсказал и тем подтолкнул её к тлеющей в сознании, но ещё не прорвавшейся в реальность мысли об уже случившемся распаде.

Юля прошептала:

– Если мы живём не вместе, это ещё не значит, что семейные отношения между нами разрушены. Я понимаю, ты любил только её, но ведь я её дочь! И твоя тоже!

– Зачем ты так?

– А затем! Затем! – повысила голос она. – Я не хочу, пап, чтобы ты уходил! А ты уходишь всё дальше и дальше от меня. С каждым днём – дальше и дальше…

Надулась пузырём необходимая ему пауза, позволившая немного собраться с мыслями и повернуть их течение в другую сторону, не такую опасную для него.

– Извини, понесло не туда, – отвердевшим голосом сказал он. – Я постараюсь что-нибудь изменить. В себе… Тяжело было.

– Пойдём к маме, – вырвалось со слезами. – Мне так её не хватает.

– Не только тебе, доча.

Жидким ручейком влились они в густой людской поток. Пара крепких словечек от большой тёти, которую отец случайно задел пакетом с бутылками, подстегнула их. Перепрыгнули через рельсы, заросшие густым бурьяном. Разминувшись с рестораном, из открытых дверей которого лилась до неприличия весёлая музыка, прошли под растяжкой ЛЭП, даже не задрав голов – посмотреть, сколько же их там, проводов… Слева тянулась разбитая дорога, запруженная старыми автобусами: заполненные людьми едва ползли по ней утомлёнными черепахами, пустые теснились по обочинам, превращённым колёсами в пыльное месиво. Перед кладбищенскими воротами устье тропы расширялось в широкую площадку, засыпанную крупным гравием. Тут же распадалась в беспорядочную толпу человеческая река. От самого входа – лотки. С них торговали закуской и запивкой. Потные продавщицы в голубых передниках не успевали выставлять свежак, мгновенно сметаемый с прилавков жаждущими помянуть умерших родственников.

Добравшись до знакомой оградки, Менцели уселись на деревянную скамейку перед могилкой с небольшим гранитным памятником. Будто только увидев их, мама улыбнулась, немного обнажив верхние зубы. Одна из самых любимых фотографий Юли: мамуля чистила картошку, отец подкрался и ущипнул её за мягкое место – испуг, гнев, улыбка и вспышка фотоаппарата… Вокруг сновали пьяные и слегка выпившие, печальные и уже весёлые поминальщики. Отец достал из пакета водку, бутылку дешёвого красного вина и пару одноразовых пластиковых стаканчиков. Никакой закуски.

– Помянем и мы, – всхлипнул он, плеснув в один водки, в другой вина.

Выпили. Помолчали. Опять выпили. Воздвигшаяся между ними пустота едва ощущалась среди их мыслей, которые вроде и крутились вокруг общего стержня, но двигались в разных направлениях. Юля пожалела вдруг, что пришла сюда с отцом: казалось, ему совсем безразлично место захоронения любимой женщины. Неприятно кольнула мысль: любил ли он маму? Глупость. Конечно любил. Юля убеждалась в этом не раз. Вопрос нужно ставить по-другому: любит ли он её до сих пор? Опять же глупость. Отец между тем наливал и пил, пил одну за одной, пока не превратился в чужого Юле человека, напялившего маску её папы по какому-то недоразумению.

– Я не могу так больше! – воскликнула она, вскочив со скамейки, и пошла прочь.

Отец промычал что-то в ответ. Юля не оглянулась. Её тянуло в толпу. Прежде чем влиться в неё, она услышала его рыдания, но не остановилась. Потом он начал блевать так громко, что прохожие оглядывались и неодобрительно качали головами. Юля ощутила укол. Папу не хотелось видеть больше никогда. И слышать тоже. Зря он вообще существовал.

Седая нить паутины – паучья душa, – сорвавшись с потолка, нырнула в гущу затхлого воздуха, отвергнутая своим родителем, но не смогла упасть слишком низко, ей преградило путь женское плечо, влажное от пота. Паутинка с радостью прилипла к нему. Прикосновение мерзкой субстанции Юля ощутила корнями подсознания. Боязнь насекомых прорасла в ней ещё в детстве из постоянного страха коснуться незащищённой частью тела продуктов их жизнедеятельности. Она ненавидела всех жужжащих и летающих размером меньше воробья из-за следов, какие те всегда оставляли после себя. Ей хотелось убивать их без перерыва. Они же, словно чувствуя исходящую от неё угрозу, её жажду смерти, старались не попадаться ей на глаза, не желая умирать.