Артур Аскеров - Нью Эйдж и миф «Аполло»

Крисстал попытался как можно быстрее разрешить проблемную ситуацию; он встал, подошел к Ольсону и попросил о разговоре наедине. Ольсон тут же перевел свое внимание на него и казалось уже позабыл про спор с Мелоуном.

Крисстал стал перебираться к самому дальнему столику, а вот Ольсон сначала подошел к дрожащему Мелоуну, показавшемуся рядом с огромным двухметровым Ольсоном маленьким мальчишкой. Посмотрев на Мелонуа сверху вниз и тыкнув своим длиннющим указательным пальцем в его потрёпанную клатчатую рубашку, Ольсон дерзко сказал:

– Ты черт! Несёшь ты то, чего не понимаешь. Лучше тебе молчать – так ты сойдешь за умного… Хотя с твоим плачевным видом вряд- ли сойдешь.

После этого, Ольсон пошел к Криссталу и Мелоун выдохнул с облегчением – сил на то, что бы что то ответить у него не было.

Ольсон присел напротив Крисстала, не скрывая своего тревожного выражения лица.

– Зачем так грубо? – начал Крисстал, внимательно рассматривая качественную ткань, из который был сшит пиджак Ольсона.

– А так вот и надо с таким отребьем …Ух, чернь, да сволота.

– Да я его давно знаю, нормальный он парень, пусть и радикальных взглядов.

– А по нему и видно, какой он нормальный. Спорит, ругается, судорожно защищает своего кумира. Хезли гниёт в тюрьме, а все равно люди некоторые о нем пекутся. Правильно говорят, что если дьявола нет, человек его сам находит, ибо по глупости своей стремиться к страданиям. Трагедию и трэш им подавай… Будто бы жизнь игра и будто бы мы в ней актёры?

– Да вы чуть было, друг друга не перегрызли там, если честно. Я думал вот-вот и будет что-то такое горячее.

– Да нет же! Я в руках себя держал и если что успокоил бы его пыл. Давай уже забывать об этом. Ты лучше поведай мне, зачем меня сюда позвал? О чем поговорить то хотел?

Крисстал посмотрел на барную стойку, вокруг которой становилось все меньше и меньше людей, а потом, поднеся к своему рту кружку пива, произнес:

– Давай тогда и новость об этом Хезли забудем и не будем вообще эту персону обсуждать. Это ведь не для нас забота. Я вот предлагаю вернуться к нашим спорам о режиме…

– О власти, – аккуратно поправил Ольсон и тут же подобрел лицом.

– Ну хорошо, о власти. Поговаривают, что новый департамент при полиции будет создан, – Крисстал сделал небольшую паузу, ожидая, что Ольсон начнет говорить, но не дождался и продолжил, – будет этот департамент заниматься делами исключительно нравственного характера. Вот ты как священник скажи, как к этому относишься?

Ольсон внимательно выслушал, облокотился на заднюю спинку и стал с умным лицом объяснять:

– Во-первых, указ уже лично Король подписал и скоро этот департамент начнет свою деятельность. Лично я к этому отношусь очень хорошо. Этот указ реально переход на новый уровень, на новый этап в создании сильного нравственного достойного, а самое главное высокодуховного общества. Сказать честно, сначала я был удивлен такой поправке, поскольку она выделяется на фоне других, малозначительных, тем, что играет роль этакого мощного пинка для глобальных подвижек, исторических процессов. Эта поправка- революция, новелла, что-то новое и неизведанное, по-моему.

– Даже так! – удивился Крисстал. – Ты так говоришь, будто мы не указ обсуждаем, а создание машины для телепортации. Чем же так все это ново? Ведь, насколько я понимаю, закон этот, наоборот, разрешает государству свою руку запускать в дела личные интимные, сугубо совестные. Так почему же указик этот новьем пахнет и почему он так тебя вдохновляет?

– Так тем и вдохновляет, что общество становится при нем совсем традиционным; у него появляется смысл, цель. Такими методами кардинальными мы низвергнем всю грязь, все нечистоты из человека… Понимаешь, что теперь государство наше не просто будет порицать весь тот ужас и смрад, что происходит в обществе, но и будет против него законно бороться.

– Вот именно этого я и боюсь, – опустив свой взгляд в пол, сказал Крисстал.

– Чего боишься то? Против пороков идем, против разврата, содомии. Да разве можно ли говорить о прогрессе, о космосе, когда духовно деградируешь, падаешь? Стремиться нужно к свету, а не наоборот, – Ольсон воодушевленно говорил, а потом достал из кармана смартфон, – вот смотри: заходишь в интернет и не найдешь сейчас в нем никакого зла, ни нечисти порнографической, ни сайтов для всяких там негодяев – извращенцев. А все это благодаря вовремя предпринятым мерам МинИнфо. А что раньше? С молодого возраста сознание людей отравляла всякая дьявольская зараза, – Ольсон снова тыкнул в смартфон, – кстати, вот из за такой вот мерзости люди и вырастали подонками, преступниками и ленивыми жлобами. А вот ввели тотальный контроль за интернетом и спасли целое поколение. А тогда все твердили об опасности этого шага, ведь по мнению защитников всяких там псевдосвобод, нужно было оставить порождение такого поколения слабых мужчин- онанистов и легкодоступных женщин, которые ходили с открытой грудью! Но это же было бы преступлением против всего человечества, а это самое-самое скверное, что может быть.

– Все то ладно у тебя Ольсон и прям не жизнь у нас будет а сказка после очередной реформы. Хотя на самом деле ничего кроме навязывания своей идеологии в этом акте я не вижу. Также не вижу я у нашей власти никакого желания сближаться с народом. Одна только Эпохальная стена чего стоит! Это же какой век, а у нас по-прежнему стоит стена и разделяет город господ от города нищих, маргиналов и прочих…

– Нищих значит, – улыбаясь, перебил Ольсон, – это я-то Нищий? Или маргинал?

– Ты может и не маргинал, но не из господ, и жить в Шайн-сити позволить не можешь. Поэтому пока это стена стоит, она будет олицетворять неравенство и несправедливость.

– Может неравенство и будет, но справедливость тут причем? Там ведь живут люди самой чистой крови, приближенные к цитадели, к самому королю. Они разве могут быть равны обычным плебеям с окраины?

– Да это все абсурдно же: чистая кровь, аристократия. Нет в этом справедливости и точка, а возвращаясь к этому закону, скажу, что теперь будут судить за промискуитет, гомосексуализм и прочий разврат. И хоть мне эта нечисть противна, но я ведь уверен, что не получат много преступники. Ну арестуют их ненадолго, а потом выпустят, только уже лояльными режиму государственному; выйдут они и будут исступленно целовать плакат короля и петь ему оды.

– Домыслы это твои, – возразил Ольсон, скривив лицо, – будут бояться, а значит, не будут совершать своих деяний. Это и есть закон. А если и будут совершать, то не станут везде об этом болтать, а значит и призывать других не смогут. В общем, хватит уже словоблудием заниматься. Что будет – то будет.