Владимир Пуховцев - Прόклятый город

© Владимир Иванович Пуховцев, 2017

ISBN 978-5-4485-1853-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Всё, что описано в этом моём романе – есть плод авторского воображения и в действительности не происходило: это в полной мере относится и к перипетиям сюжета, и к действующим персонажам.

Любителей находить несоответствия типа «а в „Дойче банке“ не так кладут деньги на расчётный счёт», или «у таможенников форма не такая» и т. п. я отсылаю к предыдущему абзацу.

Любителей находить случайные совпадения с реальной действительностью и интерпретировать их как намеренные со стороны автора, посылаю туда же.

Единственное, что я готов признать действительно имеющим место быть – это то, что саму идею , положенную в основу сюжета, подсказал мне факт совершенно ненужного и глупого переименования города Коммунарск в Алчевск (Луганская Народная Республика, бывш. Луганская область, Украина).

К мнению теологов и священнослужителей отнесусь с должным уважением, но останусь при своём. Какими бы добрыми делами при жизни ни отличился человек, душа которого пребывает в аду, называть город в его честь, мягко говоря, крайне некорректно по отношению к религии и Богу.

Тем, кому вдруг захочется язвительно упрекнуть автора в излишней набожности, сообщаю: вся моя религиозность сводится к уверенности в том, что в этом мире мы, люди, появились не сами по себе и не в результате эволюции. А Библия, Коран, Тора, Веды, Трипитака, Агама и пр. – есть нечто типа инструкций по правилам поведения, которые Создатель или Создатели прилагают к своим изделиям, и инструкции эти, нам – изделиям, следует уважать. То, что в основу сюжета положен факт некорректности к религии, прошу рассматривать лишь как проявление присущего автору неприятия идиотизма в любой форме и проявлениях.

Специально для тех, кому взбредёт в голову обвинить меня в анти патриотизме, привожу небольшой отрывок из романа «Экспансия» Юлиана Семёновича Семёнова (Роман-газета, №19, 1988 г., стр. 55):

– Нет города более прекрасного, чем Нью-Йорк.

– А почему его ругают ваши писатели?

– Так полагается. Ругают обычно то, без чего жить не могут. К чему равнодушны – то не ругают.

Я возвращался домой со смешанным чувством интереса и безразличия. Два года, проведенные в сытой, благоустроенной и подчинённой логике порядка Германии несколько разнежили меня, отдалили и позволили отдохнуть от того идиотизма, который явно надолго воцарился дома.

Очевидно, я тоже чуть-чуть стал немцем и мне по-европейски были интересны произошедшие перемены. Большая же часть меня, явно осталась славянской и безразлично взирала на проносящийся мимо окна поезда окружающий мир, скептически оценивая интерес «немецкого младшего брата». Эта славянская часть на основании опыта прожитых тридцати девяти лет, минус два в Германии, прекрасно знала способности своих соотечественников и понимала, что всерьёз рассчитывать на какие-нибудь положительные изменения в моей родной Украине, по крайней мере, наивно.

«Передерутся, перегрызутся, – подумал я, лениво зевая, – даже в мелочах общего языка найти не смогут. И так на весь мир отличились – стране уже почти три года, а собственной конституции и даже валюты нет. Ладно, конституция, это как ни крути, больше политика. Но валюта – это уже экономика, а эта капризная дамочка небрежения к себе не прощает и мстит обидчику со всей присущей женщинам страстностью».

– Таможня, граница! Таможня, граница! Таможня, граница!… – зародился в начале вагона, достиг апогея у моего купе, а затем стал удаляться голос проводницы, направив мои ленивые размышления в иное русло.

«Странно въезжать в свою бывшую родину с паспортом страны, которой уже нет, – закрутилась, было, мысль, но её сразу перебила другая: – А может ли быть Родина бывшей? – сознание тут же включило «музыкальное сопровождение» моих рассуждений мотивом песни «С чего начинается Родина?» – Остались ведь и картинка в «Букваре», и «та песня, что пела нам мать». Всё осталось, за исключением «верных товарищей». – Дополняя слова песни, сама собой всплыла мысль о том, что и подруги «верной» завести, как-то не сложилось.

Не то чтобы я был бирюком-отшельником или застенчивым индивидуумом. Нет! На всяческих, как сейчас модно говорить, корпоративных, попойках я всегда был душой, центром компании, и дамы легко дарили мне свою благосклонность. Но было что-то во мне такое, что всегда держало людей на определённом расстоянии от меня и не позволяло приятельским отношениям на работе, знакомству и легкому флирту перерасти в дружбу или привязанность. Нечто подобное описывал в каком-то из своих фантастических романов Клиффорд Саймак. У него там, рядом с героем никто даже не садился в общественном транспорте, если были другие свободные места.

«А может я тоже мутант? – подумал я, и тут же сам себе ответил на вопрос: – Просто ты всегда был белой вороной в стае чёрных ворон».

Я вполне осознанно не заводил себе друзей, поскольку рано или поздно они отвечают тебе неблагодарностью. Неблагодарность всегда объяснима. Я часто встречался с ней в жизни, намного чаще, чем с благодарностью, и потому не могу назвать её противоестественной или несвойственной людям. Те, кому мы причиняем зло, реже мстят, чем те, кому делаем добро. Я убедился в том, что облагодетельствованный нами человек рано или поздно начинает нас ненавидеть. И объяснить это нетрудно. Нуждаясь в нашей помощи и получая от нас деньги или моральную поддержку, он испытывает унижение и потом мстит за горечь обиды.

Я с самого раннего детства много читал. Мать и отец неоднократно ловили меня читающим особенно захватившую меня книгу с фонариком под одеялом. Мальчишеская, а затем юношеская память легко усваивала правильную литературную речь, манеры поведения положительных героев, различные исторические и научные факты и великое множество всяческой иной информации. Как и все другие мальчишки, я гонял мяч-шайбу, регулярно бывал бит родителями за порванные штаны и «снесенные» коленки, участвовал в мордобойных противостояниях за право «дружить» с ледями, едва-едва перешагнувшими «сопливый» период своей жизни. Но результаты «запойного» увлечения книгами вначале не очень заметно, а потом всё более зримо и зримо, стали отдалять от меня сверстников, да и меня самого от них. В конце концов, наступил момент, когда мы просто перестали понимать друг друга.

«Да-а! Многие знания, многие печали, – притворно посочувствовал я сам себе. – Что там ещё? Правильно – гражданин литератор Грибоедов со своим «Горе от ума».