Дмитрий Базанов - Радуга в пустыне

© Дмитрий Базанов, 2017

ISBN 978-5-4485-5509-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Метель обрушилась на поезд внезапно. Еще пять минут назад в чистом небе сияло яркое вечернее солнце, и расстилающуюся по обеим сторонам от железнодорожной насыпи коричневато-желтую пустыню было видно на много километров окрест, как вдруг окно купе, как занавеской, застлала белая пелена, а вагон заметно вздрогнул от зверской силы порыва налетевшего ветра.

Чижа такая перемена погоды ошеломила. Разумом он понимал, что беременная снежным бураном туча подкралась с противоположной от него стороны состава, что, скорее всего, ее принесло с отрогов тех далеких и мрачных гор, которые он видел, выходя полчаса назад из своего купе по нужде – но чувства его были в полном смятении. Молодой человек испытывал иррациональный страх, как будто был застигнут стихией не в жарко отапливаемом нутре могучего стального тела экспресса, а в продуваемой всеми ветрами голой пустыне.

Чиж опустил на окно штору и включил свет. Так ему было спокойнее среди этого внезапного снежного хаоса, пусть и сдерживаемого прочной обшивкой вагона.

В дверь деликатно постучали.

– Да-да? – Спросил он, запахивая на голой волосатой груди расстегнутый комбинезон (ему было жарко в купленной специально для поездки на север утепленной одежде). – Не заперто!

Дверь отъехала в сторону ровно настолько, чтобы пропустить в образовавшийся проем голову проводника и маленький кусочек метели, которую сдерживало окно напротив купе.

– Мы подъезжаем. Через полчаса прибываем в Лету.

– Спасибо. Скажите, а здесь всегда так часто меняется погода? – Спросил его Чиж. – Ведь только что было ясное небо!

Секунду проводник непонимающе смотрел на него, потом, привыкнув к тусклому свету слабенькой лампочки, заметил характерные для южан широкие скулы молодого человека, и редко встречающийся у жителей севера миндалевидный разрез глаз.

– Да вы ведь с Юга? – Спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Снегопады бывают часто, а ветры – так почти всегда, налетают с гор. А уж если с севера— так вообще шквалы. Даже движение тогда останавливают…

Когда проводник ушел, Чиж собрал свои нехитрые пожитки в большую дорожную сумку и выбрался в коридор размять ноги.

В купе кроме него, никого не было, да и во всем вагоне, насколько он понял, было пусто уже много часов – желающих ехать так далеко на север не находилось.

Метель ослабила свой натиск, и сквозь ее белую пелену проступила уже успевшая смертельно надоесть Чижу плоская, сухая и холодная, безжизненная желтая пустыня. Обильно сыпавшийся на нее снег едва скрывал ее наготу, жутковатую наготу трупа, проступавшую через прорехи в снежном саване. Тянувшаяся вдали горная цепь, еще несколько часов назад ощерившаяся на безоблачное небо блестящими клыками заснеженных вершин, теперь исчезла из вида, но ее мрачное присутствие ощущалось за невесомой метельной завесой; то, верно, было ощущение силы тяжести, исходившей от этого нагромождения исполинских базальтовых глыб.

Меж тем, поезд замедлил ход. Путей становилось все больше. Чиж заметил несколько семафоров, промелькнула за окном даже группа рабочих в ярко-алых светоотражающих жилетах поверх толстенных термокостюмов, копошившихся вокруг громоздкой путеремонтной машины. В противоположном направлении прогрохотал многотонный состав, груженый рудой – ее везли из шахт Леты.

Состав плавно причалил к длинной платформе. Чиж, путаясь в штанинах и рукавах, натянул поверх своего жаркого комбинезона массивный термокостюм и почувствовал себя в нем улиткой, втиснутой в чересчур узкую, «с чужого плеча», раковину.

– Маску бы надели. – Посоветовал ему проводник, когда Чиж протискивался мимо него в своем одеянии по ставшему вдруг узким коридору вагона. – А то нос обморозите, да горло обожжете – холодно…

В его голосе улавливались нотки какой-то обидно-снисходительной заботы – так разговаривают терпеливые родители с непослушными и неразумными детьми. Или житель севера с легкомысленно решившим посетить эти суровые края южанином…

– Спасибо. – Сухо поблагодарил проводника Чиж. – Счастливого пути.

Он ступил на платформу. В ту же секунду порыв ледяного ветра, несшего с собой мелкие колючие снежинки – остатки недавней метели – вперемешку с таким же мелким колючим песком ослепил его, словно кто-то бросил ему в лицо здоровенный снежок. Жестокий мороз вонзился тысячей мелких иголочек в носоглотку и легкие так сильно и неожиданно, что Чиж согнулся, как от удара, и мучительно закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.

Бросив сумку, прикрывая лицо одной рукой в толстой рукавице, другой он нащупал в кармане термокостюма защитную полумаску, кое-как приспособил ее к застежкам-липучкам капюшона и, не решаясь еще дышать полной грудью, огляделся.

Метель подняла свой занавес так же быстро, как опустила полчаса назад; на очистившемся небе не было ни облачка. От узкого бетонного перрона вдаль, на сколько хватало глаз, убегала все та же пустыня, теперь бело-желтая, густо приправленная снегом. Далекие горы снова были хорошо видны, свет восходящего солнца резко вычерчивал все морщины и складки на их древней, миллиарды лет назад окаменевшей шкуре. Вокруг не было ни души.

Поезд, на котором Чиж прибыл в этот негостеприимный край, остановился на дальнем от станции пути, где-то на самой окраине железнодорожного узла, и он долго блуждал в лабиринте неподвижных составов, пока не отыскал затерянное среди этих тяжело отдыхавших стальных чудовищ небольшое двухэтажное здание, собранное из неокрашенных бетонных блоков, с крохотной выцветшей табличкой «Лета —пассажирская».

Здесь, впрочем, было пустынно: не было никого ни в крохотном зале ожидания, ни в кабинках касс. Во всем здании отсутствовали отопление и электричество – всюду искрился иней, а света низко стоящего солнца, проникавшего сквозь изукрашенные морозом окна, едва хватало, чтобы разогнать по углам густые сумерки.

Чиж поднялся на второй этаж, где располагались кабинеты станционного начальства. Здесь царил полнейший беспорядок, как будто некогда работавшие здесь люди покидали здание в страшной спешке. Двери кабинетов были распахнуты настежь, по полу разбросаны бумаги с графиками движения поездов. Поразительная, полная и, видимо, очень давняя тишина давила, от нее делалось жутко.

Молодой человек заглянул во все комнаты второго этажа. Везде был одно и то же: тишина и мороз. Мороз и тишина.

Чиж присел на ставший от холода твердым, как доска, диван в самом большом кабинете, принадлежавшем, видимо, начальнику станции. Надо было решать, что делать дальше – короткий день уже шел к концу, и ночевать в этом ледяном гроте ему вовсе не улыбалось.