Анна Радклиф - Удольфские тайны

Госпожа Шерон, увидав его к своему величайшему неудовольствию, обратилась к соседу с вопросом:

– Скажите, пожалуйста, кто этот молодой человек?

– Это шевалье Валанкур, – отвечали ей.

– Ну, да, его имя мне известно; но кто таков этот Валанкур, что он попал сюда, за этот почетный стол?

В эту минуту внимание ее соседа было отвлечено чем-то другим, и она так и не получила объяснения. Стол, за которым они сидели, был очень длинен, и Валанкур, сидевший со своей дамой почти на самом конце его, не сразу заметил Эмилию. Она избегала смотреть в его сторону; но, когда взор ее случайно останавливался на нем, она видела, что он оживленно разговаривает со своей прекрасной соседкой. Этот факт нимало не способствовал успокоению ее духа; точно так же ей было больно слышать всеобщие отзывы о богатстве и красоте его дамы.

Госпожа Шерон, слушая эти отзывы, усердно старалась очернить Валанкура, на которого сердилась с мелочной злобой узкой, пошлой натуры.

– Я нахожу эту даму очаровательной, – заявила она, – но не одобряю ее за выбор кавалера.

– Отчего же? шевалье Валанкур один из наших самых блестящих молодых людей, – возразила ее соседка по столу, к которой были обращены эти замечания. – Ходят слухи, что мадемуазель д'Эмери и ее приданое непременно достанутся ему.

– Быть не может! – воскликнула госпожа Шерон, краснея от досады, – быть не может, чтобы она была до такой степени лишена вкуса; он так мало похож на светского человека, что, если бы я не увидела его сама за столом госпожи Клерваль, я никогда не поверила бы, что он человек из порядочного общества. Впрочем, я имею особенные причины думать, что эти слухи неверны.

– А я знаю, что они верны, – проговорила соседка, раздосадованная таким резким противоречием ее похвалам Валанкуру.

– Вы, может быть, разуверитесь, – возразила госпожа Шерон, – когда я скажу вам, что не далее как сегодня утром я отвергла его предложение.

Конечно, она сказала это вовсе не с намерением придать своим словам буквальное значение, но просто по привычке всегда выставлять себя на первый план, даже в делах, касающихся ее племянницы, и еще потому, что она действительно сама взяла на себя отказать Валанкуру.

– Ваши доводы в самом деле убедительны и не оставляют сомнений, – отвечала дама с иронической улыбкой.

– Точно так же, как нельзя сомневаться в прекрасном вкусе шевалье Валанкура, – прибавил Кавиньи, стоявший за стулом госпожи Шерон и слышавший, как она присвоила себе то, что принадлежало ее племяннице.

– Ну, насчет вкуса, это еще вопрос, синьор, – заметила госпожа Шерон, которой не понравилась похвала Эмилии, сквозившая, как ей показалось, в словах итальянца.

– Увы! – воскликнул Кавиньи, устремив на госпожу Шерон взгляд, полный притворного восторга, – как тщетны ваши уверения, тогда как это лицо, эта фигура, эта грация – все опровергает их! – Несчастный Валанкур! Его тонкий вкус принес ему погибель.

Эмилия имела смущенный и удивленный вид; дама, соседка госпожи Шерон за столом, тоже казалась изумленной. Госпожа Шерон, хотя и не совсем ясно понимала, в чем дело, но готова была принять эти речи за комплименты самой себе.

– О, синьор, вы очень любезны. – Но, слушая, как вы расхваливаете вкус шевалье Валанкура, можно подумать, что его ухаживания относятся ко мне.

– Помилуйте, в этом нельзя и сомневаться! – проговорил Кавиньи с низким поклоном.

– Но разве это не обидно, синьор?

– Бесспорно так, – согласился Кавиньи.

– Я не могу вынести этой мысли! Что бы сделать, чтобы опровергнуть такое досадное недоразумение? – восклицала госпожа Шерон.

– К сожалению, я ничем не могу помочь вам, – заявил Кавиньи с глубокомысленным видом. – Единственная для вас возможность опровергнуть клевету заключается в том, чтобы настаивать на первом своем заявлении; потому что, когда люди услышат о недостатке вкуса у шевалье Валанкура, никто не подумает, чтобы вы могли быть предметом его ухаживаний. Но, с другой стороны, люди примут во внимание вашу крайнюю скромность – ведь это правда, что вы не сознаете своих собственных совершенств. Изящный вкус Валанкура все-таки будет признан, хотя вы и отрицаете его. Словом, в обществе будут естественно верить тому, что шевалье обладает достаточным вкусом, чтобы восхищаться красивой женщиной.

– Все это очень неприятно! – вздохнула госпожа Шерон.

– Позвольте полюбопытствовать, что такое неприятно? – вмешалась госпожа Клерваль, пораженная печальным выражением ее лица и унылым тоном, которым это было сказано.

– Ах, это очень щекотливая вещь, – отвечала госпожа Шерон, – и очень для меня неловкая.

– Искренне сожалею! – отвечала хозяйка дома. – Надеюсь, здесь сегодня не случилось с вами ничего дурного?

– Увы, да! случилось и не более, как полчаса тому назад. И не знаю, чем это кончится. Никогда еще мое самолюбие не было оскорблено до такой степени. Но уверяю вас, что этот слух лишен всякого основания.

– Боже мой! что же делать! Скажите мне, каким образом я могу помочь вам?

– Единственное, что вы можете сделать – это опровергать этот слух всюду, куда бы вы ни пошли.

– Прекрасно! но объясните же мне, что именно должна я опровергать?

– Это до такой степени обидно, что я даже не знаю, как сказать вам, – продолжала Госпожа Шерон. – Судите сами. Видите вы вон того молодого человека, что сидит там на конце стола? Он разговаривает с мадемуазель Эмери…

– Да, вижу…

– Вы замечаете, как мало он похож на человека высшего общества? Я только что говорила, что не сочла бы его за дворянина, если б не увидала его за вашим столом.

– Ну, так что же? В чем заключается причина вашего негодования?

– А! вы хотите знать причину! – отвечала госпожа Шерон. – Эта личность, никому неизвестная, этот дерзкий молодой человек, имевший нахальство ухаживать за моей племянницей, – распространяет слухи, будто он заявил себя моим поклонником! Подумайте, как оскорбителен для меня такой слух! Я знаю, вы войдете в мое положение. Женщина моего звания! До чего унизителен для меня даже слух о подобном союзе.

– Унизителен, в самом деле, бедный друг мой, – согласилась госпожа Клерваль, – можете быть уверены, я буду везде опровергать этот нелепый слух.

С этими словами она обратилась к другой группе гостей, а Кавиньи, с большой серьезностью наблюдавший всю эту сцену, поспешно отошел прочь, боясь, что не совладает с разбиравшим его смехом.

– Вы, кажется, не знаете, – промолвила дама, соседка госпожи Шерон, – что господин, о которой вы говорили, племянник мадам Клерваль?

– Быть не может! – всполошилась госпожа Шерон, начавшая убеждаться, что она совершенно ошиблась в своем суждении о Валанкуре; поэтому она, недолго думая, принялась расхваливать его с таким усердием, с каким раньше бранила.