Нина Аллан - Сбившиеся с пути

Марки играли для меня роль талисманов, служили гарантией надежного преодоления расстояния. Мысль, что письмо может пролететь мимо, никогда мне в голову не приходила. До того самого случая с письмами Люси Дэвис, когда мы впервые приехали в Солсбери.

Мне было одиннадцать лет, возраст неспокойный, трудный (так, во всяком случае, со мной было), обстоятельство, лишь частично смягчавшееся нашим новым местом обитания. Дом в Солсбери был, по сути, бунгалом; своеобразная армия белого слона 1920-х, несомненно, при официальных закупках останавливала свой выбор на том, что подешевле. Дом был исключительно просторным, располагался вблизи нескольких протяженных дорожек для выезда верхом или прогона скота, по которым, коль душа потребует, можно было добраться до самой Солсберийской равнины. Я любила тот дом и в особенности свою спальню, к которой примыкала отдельная комнатка поменьше, имевшая выход из дома.

Первая неделя во всяком новом доме в равной мере вызывает недоумение, восторг и тревогу. Дом еще не стал своим – факт, с которым сталкиваешься то и дело, когда находишь какие-то непонятные почтовые отправления, по-прежнему приходящие к людям, жившим здесь до тебя. На другой день после того, как мы въехали в солсберийское бунгало, пришло письмо для некоей мисс Люси Дэвис, что вызывало недоумение прежде всего потому, что я не раз слышала, как и мать, и отец называли только что выехавшую семью Бьюканенами. Думаю, видимо, этот факт, как и собственное мое сдерживаемое сожаление и беспокойство в связи с переездом, заставили меня почувствовать, что ничего плохого не будет, если я вскрою письмо. Бьюканены были доподлинными бывшими съемщиками: любой вид почтовых отправлений, адресованный им, следовало пересылать как можно скорее без ненужных проволочек. Эта же Люси Дэвис, с другой стороны… Кем она была? Она хотя бы вообще существует?

Конверт был проштемпелеван в Вестбери днем раньше. Еще страннее было то, что первоначально письмо послали в место под названием Тайтрингтон, выдуманное название, я о таком ни разу не слышала [2] Такое место, Тайтрингтон, существует в Англии, в графстве Чешир, родине Чеширского кота, от кого видна была одна улыбка. . Когда позже я сверилась с нашим «Атласом дорог Великобритании», то с удивлением обнаружила, что есть такая деревушка менее чем в десяти милях от нас, по дороге на Уорминстер. Адрес в Тайтрингтоне был напечатан прямо на конверте. Кто-то перечеркнул его синей шариковой ручкой и сбоку приписал адрес в Солсбери – наш адрес! Письмо внутри было написано порывистым, с трудом разбираемым почерком, показавшимся мне едва ли не знакомым, и было насыщено странными увещеваниями «хранить спокойствие» и «ничего не говорить», почему-то казавшимися угрозой. Я едва смогла разобрать смысл письма, но оно тем не менее наполнило меня колким беспокойством, в основном оттого, что я постоянно думала, а что могло бы случиться дальше. Люси Дэвис здесь не жила (возможно, никогда), а значит, письмо никогда не дошло бы. Я перестала читать письмо, дойдя до половины, и сунула его обратно в конверт. Затем сделала единственное, что мне пришло в голову: заклеила снова клапан и вернула письмо туда, где нашла его, на коврик перед входной дверью. По счастью, открывала я его над паром, конверт не рвала, так что, если не приглядываться очень уж внимательно, ничего и заметно не было.

Когда я в следующий раз проходила через прихожую, письмо исчезло.

Ни мама, ни отец о нем не заговаривали, и я полагала, что тем дело и кончилось. Ан нет. Три дня спустя явилось еще одно письмо: тот же перечеркнутый адрес, той же мисс Люси Дэвис. Я видела письмо мельком на этот раз (отец поднял его первым) и, помнится, испытала облегчение, поскольку это означало, что мне не придется ничего выяснять, даром что я понятия не имела, что было выяснять. Целая неделя прошла, прежде чем пришло следующее. На этот раз я находилась дома одна: мама была на учебном плацу, отец где-то в городе.

Я знала, что его долго не будет – полно времени, чтобы отпарить и вскрыть письмо, если мне того хочется. Я знала: нельзя. Не только оттого, что это письмо не было моим, чтоб его вскрывать, но и оттого, как подействовало на меня чтение первого. Только не было сил противиться. Получалось почти так, будто целая история разворачивалась, история, куда я уже успела войти, вскрыв первое письмо, и теперь у меня не было иного выбора, как увидеть, чем она продолжилась.

Этот (третий) конверт выглядел толще, будто внутри деньги лежали. На деле лежали фотографии, две, и на каждой изображалась девочка лет пяти, одетая в джинсовый комбинезон и желтую футболку.

К фотографиям имелась записка, где значилось: «Сара скучает по тебе». И только. Никакой «дорогой Люси», ничего.

Я почувствовала, как накатило то же колющее беспокойство, ощутила до того сильный страх, что некоторое время думала, уж не заболела ли. Позже я убедила себя, что почувствовала вину, прежде всего вину – оттого, что конверт вскрыла. В этом была часть правды, однако никак не вся правда. Я засунула фото и записку обратно в конверт, едва не порвав его при этом. Взглянуть на них еще раз представлялось невозможным: будто копаться в ящике с нижним бельем отца. Я расправила клапан, потом аккуратно приклеила его, как делала это раньше.

Когда отец вернулся из города, я не преминула показать ему письмо.

– Оно пришло, пока тебя не было, – сказала я.

Отец притих на минутку, поднял письмо с коврика, потом перевернул, взглянув на оборот.

– Не понимаю, почему они приходят и приходят, – сказал он.

– Полагаю, у кого-то неверный адрес.

Отец взял письмо с собой на службу. Больше я письма не видела, и, насколько мне известно, больше их не было. Прошла неделя, затем две, затем я перестала думать об этом.

Помню, лет десять назад, когда я впервые купила компьютер, то искала «Люси Дэвис» в Интернете. Ответов были миллионы, конечно. Имя это распространенное.

Прежним владельцем квартиры был некий д-р Аусуэйт. Он, выйдя в отставку, уехал на юг, поближе к своей дочери, и могу только предполагать, что, как и большинство менявших местожительство в те времена, он воспользовался услугой почты при отправке корреспонденции по новому адресу. В первые шесть месяцев владения этой квартирой я вовсе не получала отправлений с неверным адресом. Потом, в течение года или около того, получала непонятную макулатуру, адресованную Д. Аусуэйту, или Дэвиду Аусуэйту, или д-ру Д. А. Аусуэйту: рекламки кредитных карточек в основном, а один раз каталог обуви. Да, еще я получила письмо, адресованное его дочери, Соне Аусуэйт. Письмо имело официальный вид, так что я отправила его дальше. В пересылке рекламок кредитных карточек я смысла не видела, как и обувного каталога, так что поступила, как поступает большинство людей: выбросила их.