Дмитрий Чарков - Белый конверт для Люцеры

Проговаривая своё последнее «прости», Иван и не заметил, как рядом появился отец: он стоял, опираясь на спинку одного из стульев. В этот момент Иван физически ощущал эту тонкую грань между настоящим и прошлым. Или это только казалось? Есть ли оно вообще, это мгновение, отделяющее миг от истории?

– Спасибо, сын, – сказал Сергей Николаевич и, нагнувшись к деду, положил в его изголовье, поверх томика Есенина, маленькую золотую звёздочку на ярко-красной матерчатой розетке. В самом центре звезды единой монограммой переплелись молоточек и ножичек овальной формы – давно забытые во времени и вышедшие из употребления молот и серп: символ ушедшей эпохи.

Монограмма государства-призрака.

2

Апрель 2017

Рапс оказался невысокого роста, подтянутым и приветливым господином со светлой курчавой бородой и длинным прямым волосом, неопределенного возраста: на вид ему было не более двадцати семи, наверно, но по глазам Иван прочитал, что на порядок больше. Помещение, в которое его проводили для встречи с магом, весьма отличалось от всего прочего интерьера, которое ему довелось видеть за всю жизнь: среди фиолетовых стен минимум мебели и максимум предметов на стойках-полочках – ножи, чётки, свечи, браслеты, камни, травы, палки, черепки, баночки, подвески, колбы и ещё много чего из кожи, кости, дерева и металла, чему он и названий-то не знал. Запах ладана с помесью каких-то других благовоний наполнял комнату.

– Ритуальные принадлежности, амулеты и обереги: они, в основном, тут представлены, – с улыбкой ответил на его немой вопрос Рапс.

Иван кивнул:

– Я догадываюсь.

Он присел в предложенное кресло.

– Я Сергей Беловоденко, – формально представился Рапс, – и готов разобрать вместе с вами ту ситуацию, которая вам представляется необычной или запутанной. Напоминаю, что всё сказанное между нами является конфиденциальным и не может быть воспроизведено кому-либо без нашего с вами взаимного согласия.

Иван вздохнул: он не знал, с чего начать.

– Предлагаю начать с самого конца, – снова «прочитал» его с мягкой улыбкой маг.

И тут же несколько смущенно добавил:

– Нет, я не телепат, просто все почему-то затрудняются именно в этом месте, ошибочно думая, что их примут за сумасшедших. Лично я вообще не верю в сумасшествие – считаю, что существуют различные формы и проявления измененного состояния сознания, которые существенно отличаются от форм подавляющего большинства остальных людей. А вы, Иван Сергеевич, как считаете?

– Можно просто Иван, без отчества.

– Окей. Иван.

– Я не так давно наблюдал одного такого… с измененным сознанием. Собственно, и визит мой к вам связан с этим, наверно.

Он снова замолчал, собираясь с мыслями.

– У вас очень светлая аура, Иван. Практически без разрывов. И знаете, что ещё примечательного в ней? Оттенок. Сиреневый, тёмный.

– Что такого примечательного в этом оттенке? – удивился мужчина.

– Он гармонирует с цветом этой комнаты, – рассмеялся Беловоденко. – Но вообще, присутствие фиолетового в ауре – свидетельство довольно-таки развитых экстрасенсорных способностей. Вот я и ломаю себе голову…

– … не коллеги ли мы с вами?! – закончил фразу Буранов и сам вдруг рассмеялся, качая в искреннем изумлении головой. – С этого, пожалуй, и стоит начать, на самом деле. Много лет назад мы похоронили моего деда – суровый был человек, старой закалки. Молчаливый, часто весь в себе такой, знаете… многое прошёл. Взгляд у него тяжёлый был – насквозь всех просвечивал.

Рапс задумчиво глядел куда-то поверх головы Ивана. Вдруг сказал:

– С металлом работал? С тяжелым. То ли чугун, то ли что-то такое… массивное, как броня.

– Да, всю жизнь на заводе, во время войны на Урале танки выпускали.

– А-а, понятно. Руки у него – мощные, как кувалды. Вам на плечи сзади обе сейчас вот положил.

Иван невольно обернулся – за спиной никого не было.

– Вы серьёзно? – спросил он.

– Совершенно, – невозмутимо подтвердил Рапс. – Он был Героем Советского Союза? Звездочку на лацкане вижу, но странно, что он не при погонах.

– Герой Социалистического Труда, – поправил Иван, – поэтому в штатском. На фронт так и не попал. Но очень рвался.

– Судя по всему, фронта ему хватало и в тылу.

– Да, это верно.

– У него была очень хорошо развита интуиция. Вы сполна её унаследовали – такие вещи, как правило, через колено передаются по роду. Отсюда и ваша аура. И что-то ещё, я подозреваю?

Буранов замешкался с ответом. Рапс продолжал:

– Бориска – ваш кровный родственник – рядом с дедом сейчас. Говорит, что Кузьмич молодцом. А Лиза из Питера пусть уезжает, неспокойно тут… О чем это он? Это брат же ваш?

Иван, ошарашенный, слушал Сергея. И ответил:

– Да, брат – Борис. Он погиб. Сестра наша младшая – Елизавета – сейчас живёт здесь, в питерской квартире брата.

– У вас с ним очень тесная ментальная связь. Предполагаю, что вы могли на расстоянии даже коммуницировать. Было такое?

– Гм… – замялся Иван, – как бы это сказать…

– Вам были видения? – помог Рапс.

– Думаю, так это и называется. Я не… того… не с изменённым сознанием?

– А я?

– Вроде нормальный.

– Да ладно…

Оба рассмеялись.

– Это меня и смущало, – признался Иван.

– Но пришли вы не за этим: к своим необычным способностям-то вы уже привыкли.

Иван посмотрел Рапсу прямо в глаза и спокойно ответил:

– Нет, не за этим.

Беловоденко протянул Ивану небольшой бесформенный камушек со словами:

– Это аметист. Подержите его некоторое время в руке, пожалуйста. Вы можете кое-что припомнить, что, как вам всё это время казалось, никогда и не случалось вовсе.

Иван задумчиво взял протянутый предмет. Это был необработанный кристалл, мутный довольно-таки, неоднородного цвета: местами сиреневый, с прожилками, а с одной стороны даже тёмно-фиолетовый – словно впитавший в эту часть себя некий сгусток истории развития мироздания. Он непроизвольно поднял его к глазам и посмотрел сквозь него на свет, как когда-то в детстве, мальчишкой, рассматривал солнце сквозь толстое зелёное бутылочное стёклышко…

3

Апрель 1992

С кладбища возвращались хмурые. Весенняя слякоть и бездорожье погоста не прибавляли людям шагу: все были по колено в грязи, а кто махнул лишнего ещё до поминального обеда, так и вовсе сидел задницей в холодной жиже, призывая добросердечных знакомых вызволить его из свалившегося на беду конфуза. И такие, конечно, находились – помогали. Чай, не за границей же.

Бориса из армии на похороны деда не отпустили. Иван в какой-то миг, закрыв глаза, словно увидел его воочию: стоит в карауле с автоматом, укрывшись под «грибком» от моросящего мелкого дождя, всматривается куда-то вдаль мимо закрытых боксов охраняемой спецтехники; грустный, толком не спавший почти сутки в наряде. Накануне Иван разговаривал с ним по телефону из почтового отделения – но связь с Комсомольском-на-Амуре была до того поганой, что лучше бы и не звонил вовсе: только расстроил парня ещё больше, после высланной телеграммы о смерти деда.