Александр Ковальский - Райгард. Уж и корона

На парковой дорожке опять показался рыжий с черными подпалинами пес. Раньше он лежал у фонтана, но подойти к девочке так и не пожелал, а приманить было нечем: платье парадное, а значит, карманы пусты.

Хоть бы скорее пришла мама.

– Здравствуй, растение

Она подняла голову. Взгляд уперся в разбрызгивающий солнце кусок дикого бурштына на грубой железной цепи. Ее звенья приминали тонкий лен рубашки. Девочка перевела взгляд выше, увидела улыбчивый, перемазанный травяным соком рот, царапину на твердом подбородке и, наконец – внимательно изучающие ее синие узкие глаза.

– Здравствуй и ты, – сказала девочка с достоинством.

Он улыбнулся и присел перед ней на корточки.

– Ты чья?

– Ничья. Я не понимаю таких вопросов.

Мальчишка улыбнулся еще шире. Ему нравилось, как она отвечает.

– А сколько тебе лет?

– Семь, – сказала она гордо и добавила: – Я уже взрослая.

– Ай да растение! – восхитился он и прихлопнул себя по коленам. – Как же тебя зовут, такую взрослую?

– Эгле. – Она взглянула исподлобья. – А если ты будешь меня обижать, я позову маму.

– Так ты здесь с матерью? А где она?

Эгле кивнула на дверь в конце галереи. Похоже, мама просто забыла о своей девочке. И о том, что мир полон упрямых псов и недобрых мальчишек.

– А ты кто? Я в Ливнах всех знаю, и в Резне тоже, и даже здесь, в Ургале, а тебя не видела никогда.

– Князь.

– Что-о?! – протянула Эгле недоверчиво. – Не рассказывай сказки! Думаешь, если я младше, так меня можно дурачить? Мальчики не бывают князьями. Твой отец – да, наверное, но не ты.

– У меня нет отца.

Эгле не нашлась, что ответить. А мальчишка встал, повернулся к кустам сирени и присвистнул. Эгле замерла от восторга, когда давешний пес в два прыжка перемахнул клумбу.

– Твой?

– Нет. Живет при стайнях.

– А ты?

– Я? – он удивился. – Что – я? Я дома живу. С опекуном.

– Он тебя бьет?

– Он меня ни разу пальцем не тронул, – скзаал мальчишка удивленно. – Хотя говорит, что стоило бы.

– А зовут тебя как?

– Стах.

Пес разлегся под скамьей, у самых ног Эгле, так что, если бы она встала, неприменно наступила бы ему на хвост. Стах, переминаясь с ноги на ногу, стоял у колонны, и было совершенно не понятно, отчего он не уходит. Эгле тряхнула локонами. Странное ощущение власти над этим мальчиком было неожиданным и острым.

– Хочу розу, – сказала она.

– Чего-чего?

– Розу. Вон ту, с клумбы.

– Пойди и сорви. Можно.

– Еще чего! – она фыркнула, забавно оттопыривая губку. – Я девочка.

– Что-то незаметно, – со вздохом признался Стах и с неохотой оторвался от колонны.

Он принес и положил ей на колени багряно-черную с алым окаймлением розу на длинном шипастом стебле.

– Осторожней, растение. Не исколи руки.

– Смотри, кто-то идет.

Дверь растворилась, и в глубине покоев показалась быстро идущая к выходу женщина; следом за ней шел высокий мужчина в белом упланде.

– Поглядите, пан Вежис, – позвала женщина своего спутника, понимая, что дети слышат их.

– Ну что же, пани, – Вежис усмехнулся в усы. – Князь растет. Рыцарь… Поди сюда, мальчик.

Стах оглянулся на Эгле. Она сидела раздавленная, напуганная ожиданием скандала.

– Не бойся, – сказал он серьезно и тихо. – Я не дам им тебя обижать.

Спустя несколько минут, после положенных церемоний знакомства, обещаний видеться, приезжать почаще и не забывать взрослые выставили их вон.

– Боюсь, ему скучно с нею, – с беспокойством сказала женщина, глядя на две фигурки, неторопливо шагающие в переплетении теней и света по аллее. Хорошо ли мы сделали, пан Вежис?

– Когда он достигнет полнолетия, ей будет только четырнадцать. Но потом, пани Бируте, ему стукнет двадцать пять, а ей – восемнадцать. В самый раз.

– Да.

– Вы же не хотите, чтобы молодой князь женился на старухе. И потом, то, что ей предстоит пережить… лучше, когда такое случается с молодыми.

– Лучше, когда такое вообще не случается. Вы мужчина, пан Вежис. Вы не представляете, что это такое – потерять ребенка.

– Пани Бируте. – Вежис помолчал, дожидаясь, пока дети скроются за поворотом аллеи. – Нужно бы сказать им. Хотя бы Стаху. Девочка мала и едва ли поймет что-либо… но Сташек должен знать.

Она чуть наклонила голову.

– Хорошо. Скажите. И еще, пан Вежис. Не настаивайте на его поездках в Ливны.

– Как скажете, пани.

Она улыбнулась и подала ему руку, позволяя проводить себя до кареты.

Самое страшное, что с ней могло случиться – случилось. Она заснула. В лесу. Прямо посреди круглой, как пятак, поляны, желтой от «курьих лапок», с черными суровыми елями по краям. Вот так выломилась из чащобы, мокрая и злая, остервенело отмахиваясь от комариной стаи и потирая зудящие от царапин и крапивных волдырей лодыжки и локти – и оказалась посреди тишины и солнца, по колено в густой и мягкой траве.

Сначала Варвара просто сидела в этой траве, бездумно гладя прохладные стебли. Они скользили меж пальцев, как водяные струи. Из сумрака пахло ландышами, и от этой ледяной горечи немели ладони и ныл висок. Память милосердно затирала подробности недавнего скандала.

То есть, когда все случилось, она не испугалась ни капельки. Было не то чтобы страшно – противно. Эти тетки орали на нее так, как если бы она собственноручно застрелила по меньшей мере десяток инспектрисс. И Ростик смотрел укоряюще: вот, мол, я тебе доверял, а ты так меня подставила, Стрельникова. Ему даже в голову не пришло усомниться в том, что она вообще виновата. Этот тип, который притащился во главе делегации, сказал ему два слова на ухо – и у Ростика сразу сделалось такое лицо… будто на жабу наступил. А еще клялся, что никакая чиновная мразь ее и тронуть не посмеет, только через мой труп, говорил… трус.

Она легла на траву и закрыла глаза, заново переживая случившееся.

Кучерявые весенние облака плыли, цепляясь за черно-синие верхушки елей. Муравей взбирался по травинке, блестел лаковой каплей. По сравнению с этим все остальное было таким… неважным, что ли? эта мысль поразила ее, но как-то вяло. Варвара закрыла глаза. Солнце качалось под веками горячей черно-зеленой каплей.

– Тихо!

Ему совсем не потребовалось кричать на них. У него был негромкий и очень спокойный голос, который необъяснимым образом был услышан всеми в единую секунду, и там, где только что стоял гвалт и вопли до небес, внезапно воцарилась полная тишина.

– Тихо, – повторил он своим удивительным голосом и, приобняв за плечи обомлевших от недавнего ужаса инспектрисс, раздвинул их плотный строй и прошел к доске. – Всем сесть.