Питер Джеймс - Алхимик

Охранник вежливо пропустил ее отца, вошел сам, посмотрел наверх и коротко кивнул. Створки начали бесшумно сдвигаться. Монти проследила за направлением его взгляда – к маленькому стеклянному сенсору над дверью, но, как она поняла, это был не сенсор, а объектив.

Через несколько мгновений охранник проводил их с отцом в роскошную приемную. В ней по стенам тянулись пилястры, висели гравюры, представлявшие разное сочетание оттенков серого; у Монти создалось впечатление, что она попала на съемочную площадку, где будет сниматься заключительная сцена «Космической одиссеи – 2001».

В центре помещения за столом, который выглядел как отдельный островок, сидела элегантная брюнетка тридцати с небольшим лет. Она приняла гостей у удалившегося охранника и вежливо, хотя и несколько заученно сказала:

– Добрый день! Будьте любезны присесть. Сэр Нейл сейчас выйдет к вам.

«Ну и место!» – подумала Монти, располагаясь на софе серой кожи. Осмотревшись, она отметила на стенах несколько больших абстрактных картин кисти художников, которых, как ей показалось, она должна знать. Картины были не в ее вкусе, но она не могла не признать, что, вне всяких сомнений, они представляли собой продуманные корпоративные инвестиции. Она невольно сравнила этот дворец с их собственными помещениями. В Лаборатории Баннермана не было даже приемной: посетителям приходилось неловко пристраиваться между столами в бухгалтерии, а снимали обувь они в помещении лишь чуть больше чулана.

Господи, сколько же сюда вбухано денег! Монти бросила взгляд на отца, пытаясь понять, о чем же он сейчас думает. «Не упусти шанс, папа, – мысленно обратилась к нему она. – Пожалуйста».

В желудке у нее словно порхали бабочки; она отнюдь не нервничала перед встречей с сэром Нейлом Рорке, но боялась, что ее непредсказуемый отец выскажет отвращение к показной роскоши этого места и шумно покинет его. Он уже озирался с мрачным выражением на лице.

– Ты заметила – тут нет ничего, что говорило бы о компании как таковой? Будь у меня столько места, я бы, черт побери, использовал его, чтобы показать хоть часть своей продукции.

Он произнес это с добродушным юмором. «Вот и оставайся таким, – с лихорадочным напряжением подумала она. – По крайней мере, пока не получишь предложение от них!»

Она посмотрела на брюнетку, которая печатала на клавиатуре компьютера. Монти подумала, что монитор перед ней может показывать внутренность лифта и не она ли контролирует его. И тут в дальнем конце помещения открылась дверь, в которой появилась безошибочно узнаваемая фигура сэра Нейла Рорке.

– Доктор Баннерман! Мисс Баннерман! До чего приятно видеть вас!

Он приветствовал их с веселым дружелюбием, у него был баритон теплой окраски, с привычными интонациями оратора, выступающего во время званого обеда. Облаченный в великолепно скроенный костюм в тонкую белую полоску, с густой копной вьющихся рыжеватых волос, он был необыкновенно элегантен. На лице лежала венозная сетка, рисунок которой говорил об обеденных залах, украшенных дубовыми панелями, о прекрасных винах и погруженности владельца в биржевые курсы. Тем не менее у него был вид добродушного дядюшки. В эти первые мгновения Монти пришлось сделать усилие, чтобы собраться и не забывать, что она находится в присутствии одного из самых могущественных в мире капитанов индустрии.

Он протянул руку, которая оказалась большой и розовой. Монти пожала ее и слегка удивилась крепости хватки, твердой как сталь. В то же самое время ей показалось, что она уловила искорку какого-то мерцания, которое мелькнуло в его глубоко посаженных глазах орехового цвета. Не сексуальную заинтересованность или что-то в этом роде; это скорее было схоже с чувством, что он понимает ее, что он доподлинно знает, зачем она явилась сюда, и прекрасно осведомлен о проблемах, с которыми столкнулись она и ее отец, и хочет дать ей знать, что он на ее стороне, что они с ней участники одного заговора и она может доверять ему.

Когда он выпустил руку Монти и повернулся к ее отцу, у нее на мгновение возникло ощущение, что она знала его всю свою жизнь. Теперь она начала понимать, почему так много людей тепло относятся к нему: всего за несколько секунд он стал для нее любимым дядюшкой, он собирается взять ее прогуляться по набережной, где купит ей маковое печенье и большую порцию мороженого с шоколадной начинкой, которая вылезает из него.

Она исподтишка посмотрела на отца, но его лицо ничего не выражало.

– Пройдемте в мой кабинет и пропустим по глоточку. Доктор Кроу, наш исполнительный директор, через несколько минут присоединится к нам за ланчем.

Рорке возглавил процессию, и Монти пошла по длинному коридору, стены которого с обеих сторон были украшены еще более странными полотнами.

– В свое время вы хотели быть художницей, не так ли, мисс Баннерман? – спросил хозяин дома, который, заложив руки за спину, шел между отцом и дочерью.

Монти нахмурилась, пытаясь сообразить, как он это узнал.

– Да… давным-давно.

– Но вы предпочитаете традиционную живопись. – Он развел руки и показал на абстрактные полотна. – Не думаю, что они вас интересуют.

Она посмотрела на него, не зная, что ответить, удивленная и растерянная.

– Я… мне никогда не доводилось углубленно изучать абстрактное искусство, – ответила она, не желая показаться грубой.

Рорке мягко улыбнулся, и в его голосе появились меланхолические нотки.

– Что ж… вы же видите, для всех нас жизнь полна путешествий, которые мы так и не совершили. – Он повернулся к ее отцу и с подчеркнутой многозначительностью сказал: – Не сомневаюсь, мы сможем договориться, доктор Баннерман, не так ли?

«Мне нравится этот человек, – подумала Монти. – Мне в самом деле нравится этот человек».

Барнет, Северный Лондон. 1940 год

Постельное белье рывком отлетело в сторону, и, казалось, одновременно вспыхнул электрический свет. Маленький мальчик в полосатой пижаме, лежавший со сложенными на животе руками, моргнул, выныривая из глубокого сна.

– Пусть Господь простит тебя, Дэниел Джадд!

Голос матери. Костлявая ладонь ударила его по щеке, голова мотнулась в сторону так, что хрустнула шея. От холодного ночного воздуха его худенькое тело пошло мурашками. Мать возмущенно смотрела на него сверху вниз. Ее лицо было обрамлено седыми прядями, собранными на макушке в пучок, а мышцы на голой шее, выступавшей из разреза шерстяной ночной сорочки, напряглись от ярости.

После второго удара он увидел стоящего в дверях отца, тоже в ночном халате и шлепанцах. Тот смотрел на него. Мертвецки тощий, с кожистыми складками на лице, он напрягся от гнева.

– Господь простит нашего мальчика, – сказал отец, – ибо он не ведает, что творит.