Елена Арсеньева - Любовь колдуна

– Где же я их найду, Глеб Иванович? – ошеломленно спросил Ромашов.

Не так уж он и понятлив, оказывается!

– Мне почему-то кажется, что своими ногами они со Сретенского бульвара уйти не могли, верно? – едко усмехнулся Бокий. – Значит, их кто-то унес. Унес и скрывает. Кто? Вот и подумай, поищи. И мой тебе совет – найди их! Понял?

– Понял… – раздался в трубке тяжелый вздох.

– Не слышу ответа! – процедил Бокий сквозь зубы.

– Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга! [16] Это звание сотрудников НКВД в те годы соответствовало общевойсковому званию комкор (командир корпуса).

Вот именно. А то распустился – Глеб Иванович да Глеб Иванович…

– Приступить немедленно!

– Есть, товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга! – отчеканил Ромашов.

Москва, 1916 год

Шла война; все шла да шла, никак не кончаясь. Победой что-то не пахло, и все чаще появлялись на улицах бедно одетые люди, кричавшие о том, что Россия погибнет, а потому надобно замиряться с немцами и отпускать солдат по домам. Они назывались агитаторы. Многие из них даже листовки разбрасывали с теми же призывами. Кто-то слушал их, кто-то звал полицию: агитаторов ловили и уводили.

Удлинялись очереди за хлебом; продукты вздорожали… Да вообще вздорожало все. Извозчики заламывали такие цены, что правительству пришлось вмешаться и запретить им брать с седоков больше рубля за дальние поездки. Стоимость билетов в театры, синематограф и цирк тоже сильно возросла, однако очереди в кассы, как ни странно, только увеличились, особенно в воскресный день. Люди искали хоть что-нибудь, что могло бы дать пусть недолгое забвение, что могло отвлечь от ожидания, от страшных вестей, приходивших с фронтов. Кроме того, в театральных и цирковых буфетах можно было вволю попить пива и даже вина. Правда, буфеты эти дешевизной не отличались, зато в них продавали такие лакомства, которые даже в магазинах Филиппова и Генералова, даже во французских кондитерских не сыщешь: например, пастилу в шоколаде, или пирожные под названием «Сладкая колбаса», или тянучки с орехами, или клюкву в сахаре. Все эти сладости нарочно для театров и цирков готовила одна небольшая итальянская кондитерская.

И вот как-то раз Алексей Васильевич решил сводить приунывшего в последнее время Грозу в цирк – да и самому развеяться.

Хвалили два цирка: Соломонского на Цветном бульваре и Винклера в саду «Эрмитаж». К Винклеру не удалось достать билетов – там выступали лилипуты, которые пользовались сокрушительной популярностью, и, вдобавок чревовещатель, виртуозно говоривший животом. Вся Москва как с ума по нему сошла! К Соломонскому Алексея Васильевича ноги не несли после того, как несколько лет назад он был там с Машей. Во время этого представления акробатка сорвалась с трапеции и разбилась. Маша пришла в такой ужас, что Алексей Васильевич еле живую довел ее до дому. Потом в газетах писали, что какой-то рабочий сцены, влюбленный в акробатку и отвергнутый ею, подрезал страховочный трос.

Славился также цирковой театр «Крошка» на Старой Божедомке, где частенько выступал знаменитый дрессировщик Владимир Дуров со своими свиньями, собаками, ежами, гусями, мышами, крысами и прочим зверьем и птицей. Туда и решил пойти Алексей Васильевич. Рассказывали, Дуров истинные чудеса выделывает со своими «артистами». Чаще его театр просто так и называли: «Уголок Дурова».

Места здесь были ненумерованные, поэтому лучшие занимали те, кто приходил пораньше. Алексей Васильевич это знал, так что они с Грозой явились в числе первых и уселись на превосходные места: в пятом ряду, с которого начиналось возвышение. Теперь даже самые пышные прически и затейливые шляпки дам, сидевших впереди, не могли им помешать.

Ряды постепенно заполнялись, однако два места слева и справа от Алексея Васильевича и Грозы оставались свободными, словно заговоренные. Потом Алексей Васильевич заметил вот какую странность. Подойдет человек, только рот откроет спросить, свободно ли сиденье, да тут Гроза повернет голову, глянет на него – человек и уходит искать другое место.

– Слушай, – наконец спросил озадаченный Алексей Васильевич, – они тебя пугаются, что ли?

– Ага, – весело сказал Гроза, – они мне как-то не нравятся, ну, я и говорю, что на сиденье лужа.

Алексей Васильевич поглядел на него поверх очков, потом оглядел сиденья – совершенно сухие! – и засмеялся:

– Врешь ты, шут гороховый! А чего такой бледный стал?

– Да ну, ерунда, – отмахнулся Гроза, который и в самом деле как-то очень побледнел.

Однако люди по-прежнему уходили прочь от двух свободных сидений. Алексей Васильевич нахмурился. Странно, конечно… А что, если Гроза не врет? Да ну, ерунда…

– Марианна, смотри, вон свободные места! – раздался вдруг веселый девчоночий голосок. – В пятом ряду, смотри!

И в следующую минуту мимо сидящих начали протискиваться высокая взрослая барышня и девочка лет десяти с длинными темно-русыми косами.

– Не вздумай шутки свои шутить, – прошептал Алексей Васильевич. – Ты погляди, какая красавица!

Барышня и впрямь была красоты неописуемой. Вьющиеся золотые волосы, распущенные по плечам, а глаза черные, словно у персиянки какой-нибудь. Белая скромная блузочка лишь подчеркивала яркие краски ее лица. Мужчины, мимо котороых ей следовало пройти на свободные места, поднимались и снимали шляпы.

Барышня, впрочем, шла, ни на кого не глядя, чуть поджав губы, словно не замечая, какое смятение содеяла. Зато девочка, которая пробиралась следом, рассыпала во все стороны улыбки и еще успевала бормотать по-французски:

– Мерси, мсьё, мерси, мерси…

Наконец красавица дошла до Грозы. Он как перестал дышать; услышав это удивительное имя и увидев ее, так и сидел, вылупив глаза. Ведь это была Царевна Лебедь!

– Извините, молодой человек, – сказала барышня, опустив завесу ресниц на свои несравненные очи, – не могли бы вы передвинуться? Я бы хотела, чтобы моя сестра была рядом со мной.

Гроза едва ли услышал эти слова: сидел сиднем и таращился на красавицу. Алексей Васильевич силой стащил его со стула и пересадил на другое место, слева от себя.

Гроза немедля высунулся и снова уставился на Марианну с ошалелым выражением.

– Не смотри на нее, – прошипел Алексей Васильевич уголком рта, сам, впрочем, не сводя глаз с Марианны.

– А я тебя знаю! – вдруг сказала девочка, выглядывая из-за красавицы и улыбаясь Грозе. – Я тебя видела. Ты вечерами под окошками Марианны стоишь.

Грозе почудилось, будто его жарят живьем. Люто взглянул на девчонку, однако та лишь улыбнулась в ответ:

– Не обижайся. Ты не один такой! – И хихикнула: – Спасибо, что ты хоть серенады моей кузине не пел, а то мы уже такого наслушались…