Виктор Точинов - Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник)

Признаком патологической трусости такую особенность организма он не считал, мало ли как у кого тело реагирует на стрессы. Одни краснеют, другие бледнеют, третьи заикаются, четвертых тошнит… А у него организм мудро выбрасывает все, что может привести к заражению при попадании пули или клинка в живот – неважно, что в загсе не ждут в засаде снайпера, а инспектора ГАИ не заставляют проваливших экзамен делать харакири…

Следующая выходящая к речке улочка называлась Тополиной – планировщики окраинной части поселка не мудрствовали лукаво, называли улицы в стиле старой песни Юрия Антонова…

Крайний, самый ближний к Кузьминке дом – деревянный, уже старый, но красивый и высокий – был его целью.

Олег отлично знал изнутри и снаружи этот дом, неизбывно присутствующий во многих детских, юношеских, взрослых воспоминаниях.

Знал ничуть не хуже, чем квартиру, в которой прожил все свои тридцать два года. Мог с завязанными глазами или в кромешной тьме пройти его вдоль и поперек – так, чтоб не споткнуться о коварный порожек, чтоб не скрипнула под ногой расшатанная ступенька или половица, а по лбу не ударила низкая притолока.

Знал и любил – настолько, насколько можно любить неодушевленную комбинацию камня и дерева… Любил, и вот пришел, чтобы…

Он резко, на полуслове, оборвал внутренний монолог – нечего разводить сантименты, все тысячу раз просчитано, взвешено и продумано, надо не размазывать по памяти сопли умиления, а делать дело.

Рванул завязку рюкзака, пальцы не слушались, шнурок затянулся тугим узлом; он выпрямился, медленно сосчитал до десяти, осторожно распустил узел ногтями. Торопливо размотал извлеченный продолговатый сверток и прижался разгоряченной щекой к холодной оружейной стали…

Приятный холодок и уверенная тяжесть дуры успокаивали и придавали сил, он закинул рюкзак за спину и проскользнул между разросшимися деревьями (Олег помнил их тонкими прутиками, посаженными для укрепления медленно подмываемого речкой берега) – проскользнул вплотную к забору.

Здесь собак опасаться не следовало; жили тут две собачки, числившие в предках московских сторожевых. Да вышла с ними беда недавно – скончались одна за другой от неизвестной заразы…

…Минувшим летом количество бродячих собак в микрорайоне, где жил Олег, заметно уменьшилось – в результате его вдумчивых экспериментов с порошочком под названием зоокумарин. Послужив науке подобно собакам Павлова, бездомные шавки позволили добиться идеального результата.

Не устоявшие перед фаршированными отравой аппетитными кусками, здешние псы загнулись не слишком быстро – чтобы не заподозрили отравления. И не слишком медленно – чтобы не свезли к ветеринару.

И вот уже третью ночь басовитый лай не доносится с крайнего двора по Тополиной и хозяева раздумывают, где приобрести нового сторожа. Совершенно напрасно, между прочим. Поздно им уже раздумывать.

Машина медленно ползла по колеям, оставленным в глубокой грязи полевой дороги тракторами и их прицепами.

Руслан сидел за рулем, а его напарник, откликавшийся на прозвище Оса, работал с фарой-искателем. Хотя, пожалуй, никакая это была не фара – настоящий прожектор, компактный и мощный.

Через каждые полчаса они менялись местами – глаза уставали таращиться в освещенные мертвящим светом поля, высматривая в сюрреалистичном переплетении длинных ночных теней ту единственную, которую они искали.

Официально они сейчас занимались полезным и нужным делом – пресекали поползновения любителей квашеной капусты, предпочитающих делать заготовки на угодьях АО «Детскосельский»…

На самом деле за минувшие ночи мимо капустных полей Руслан с Осой проезжали редко, не чаще, чем по другим закоулкам большой, покрытой полями и кустарниками равнины, раскинувшейся между Пулково, Шушарами и южной окраиной города – и у расхитителей оставшейся без охраны капиталистической собственности царил, вероятно, небывалый ажиотаж…

– Дохлый номер, – безнадежно сказал Оса, оторвавшись от созерцания кусков непаханого луга, выхватываемых мощным лучом прожектора. – Безнадега. Одна машина на такие концы… Десять лет будем ездить. И ничего не выездим. Зимы надо ждать. И по следу работать.

– Зимы-ы-ы… – протянул Руслан, бывший в их группе за старшего. – До зимы еще ого… до зимы тут такие дела могут быть… Да и машина не одна ездит, между нами…

Что по периметру громадного района катаются, кроме них, всего-навсего три экипажа, Руслан не сказал. Ни к чему. Главное – любой солдат должен чувствовать себя не одиноким, должен знать – за ним вся армия, от маршала до последнего кашевара – и они всегда поддержат, и обеспечат всем необходимым, и прикроют огнем, и пришлют подмогу… И похоронят со всеми воинскими почестями, если потребуется.

Осе моральная поддержка не требовалась. Воевал он всяко, приходилось и в одиночестве – развивать дальше свои сомнения Оса не стал, молча уставившись в раздвигаемую прожектором ночь.

А Руслан знал гораздо больше его – и об их силах, и о феноменальных способностях их противника – знал вполне достаточно, чтобы оценить всю бесперспективность их рейдов, рассчитанных на невероятную, баснословную удачу…

Три машины и две пеших группы – мать твою, даже вшивых «Нив» и ЛуАЗов на всех не хватило! Капитан говорил, что смысл всей возни в другом: не убить, так отпугнуть тварь, держать ее подальше от города… Ох, сомнительно…

И еще более сомнительно, что их прожектор ослепит и парализует объект – приходилось видеть, на что способны эти зверушки, хотя бы и лишенные зрения, хотя бы и при самом ярком освещении… Вот Оса не видел и спокоен, как мамонт – предложили пусть и странноватую работу, но за такие бабки чего не постараться…

Он и старается – ишь, головой вертит… А если вдруг чего высмотрит? Ох, не нравится все это… Чего-то там Деточкин обещал вот-вот выдать, аппарат какой-то… Якобы должен валить тварь на изрядном расстоянии с копыт долой… Ну и что? А испытывать кто будет? Деточкин свой ящик в доработку заберет, если что не так, резистор какой перепаивать… А их кишки…

Руслан не закончил свои тоскливые мысли. Потому что Оса неожиданно сказал всего одно слово, даже не крикнул – негромко произнес каким-то новым, дрожащим от напряжения голосом:

– Тормози!

Когда-то, давным-давно, считалось, что дом этот принадлежит матери Олега и трем ее сестрам, хотя на деле был оформлен на одну из них – недостроенный здоровенный сруб на восемнадцати сотках купили в пятидесятых на деньги, вырученные от продажи дедовского дома в далеком сибирском Ачинске.