Майкл Маршалл Смит - Ханна Грин и ее невыносимо обыденное существование

Спустя час она опять проснулась. Ей все еще было зябко, но разбудил ее не холод. Она приподняла голову с подушки и прислушалась.

Немного погодя раздался голос. Наверное, дедушка говорил по телефону.

Ханна уснула, но некрепко. Скорее задремала, и в полусне ее все время мучила какая-то невнятная мысль, пока не сложилась окончательно: дедушка не мог разговаривать по телефону, потому что здесь связи не было. Мысль так и не поняла, что делать дальше, поэтому принялась бродить по дремлющему сознанию Ханны, наталкиваясь на другие мысли, впечатления и обрывки снов, и все это создавало столько шума, что в конце концов Ханна снова проснулась.

Она сонно прислушалась. В тишине опять раздался голос. Старческий, но не дедушкин.

Это было странно.

Полусонная Ханна приподнялась на локте. Она почти поверила, что кто-то, гуляя по окрестностям, подошел к домику и решил поболтать с дедушкой, но, во-первых, дедушка сказал, что никого здесь не знает и не собирается ни с кем знакомиться, а во-вторых, было почти два часа ночи.

А еще Ханне почудилось, что слышен звук льющейся воды. И какое-то тихое гудение.

Два старика на тихой веранде смотрели, как Ханна подходит к раздвижным дверям.

– Кто это?

– Моя внучка, – сказал Инженер. – Она тоже сегодня ощутила тягу твоих мыслей. Днем ей было очень тяжело.

– Ничего страшного, забудется. А что она здесь делает?

– Она у меня гостит.

– Это я понял, – раздраженно сказал старик. – Но почему?

– Дела семейные.

Ханна отодвинула створку двери, поежилась, когда холодный воздух ворвался в комнату.

– Что ты здесь делаешь, дедушка? Тут же мороз… А это кто?

Старик в черном костюме медленно встал, навис над ней, окруженный всеми подвластными ему тенями.

– Я – Дьявол, – произнес он, и в голосе его звучало гулкое эхо бессчетных тысячелетий воющего мрака.

Воцарилось молчание.

– Я тебе не верю. – Ханна сонно заморгала и зевнула во весь рот. – Дедушка, в нашей ванне завелся огромный гриб.

– Но… как это? – спросила Ханна.

Этот вопрос она задала не в первый раз.

– И почему?

И этот вопрос она тоже задавала неоднократно. Они с дедушкой сидели в гостиной. Старик в мятом костюме велел огромному грибу вылезти из ванны и подождать у дома. Гриб, которого вроде бы звали Ветроцап, повиновался. Немного погодя раздался тихий визг, потому что гриб подошел слишком близко к краю обрыва и свалился с утеса. Старик в костюме – то есть Дьявол, как он требовал себя называть, – сказал, что с грибом ничего не станется.

Через некоторое время гриб начал жалобно скулить и тихонько звать на помощь. Его завывания становились все громче и громче, и в конце концов дедушка встревожился, что шум проникнет в сны обитателей соседних домиков, поэтому старик в костюме неохотно вышел успокоить гриб. И долго не возвращался.

А дедушка слушал, как Ханна снова и снова задает одни и те же вопросы. Как и почему оказалось, что он знаком с Дьяволом, самым злым и ужасным созданием на свете, про которого иные даже говорят, что его не существует.

Всякий раз, как она задавала вопрос, дедушка начинал отвечать, но почему-то сбивался. Тогда Ханна спрашивала снова.

Наконец он произнес:

– Давай-ка я расскажу тебе историю.

– Жил да был мальчик, – начал он. – Его звали Эрик Грюн…

Эрику было тринадцать лет, он жил на ферме, на маленькой ферме, затерянной среди равнин в центре Германии. Ферма была захудалая. Каждый день Эрик и его братья с сестрами помогали родителям, вскапывали землю, сеяли семена и ухаживали за разнообразной, но немногочисленной домашней скотиной. От года к году жить было все труднее. Еды постоянно не хватало, и Эрик, самый младший из шестерых детей, день за днем работал в поле, одетый в обноски, которые доставались ему не только от старших братьев, но и от сестер. И ему было ни капельки не стыдно, потому что все были одеты одинаково – в рваное тряпье и замызганную грубую холстину, подвязанную веревочками. Главным была не красота, а защита от непогоды, потому что часто шел дождь. А еще было холодно и ветрено.

Жизнь была трудной, но они об этом не подозревали. Бесконечная борьба за выживание была их уделом, как и уделом их родителей, и родителей их родителей, и всех-всех-всех предков, вереница которых скрывалась в сумраке времен. Семья Грюн веками возделывала свой жалкий участок земли. Ничего другого Грюны не знали – только работу на земле, и ныне, и присно, и во веки веков.

Но однажды утром, когда зарядил такой сильный дождь, что из дома носа не высунешь, все сидели в жалкой лачуге и переругивались между собой, а Эрик решил прогуляться. Он побрел по узкой извилистой тропке, добрался до дороги (проселочной, грунтовой, чуть шире тропки) и пошел по ней далеко-далеко, а потом еще дальше.

Дождь не переставая сыпался из тяжелых черных туч. Наконец Эрик заметил вдали какие-то строения. Ничего подобного он в жизни не видел.

Еще через час, попав на окраину города, Эрик онемел от изумления. Единственным известным ему селением была родная деревня – несколько бревенчатых лачуг, местная лавка, где торговали сморщенной подгнившей репой и где пахло крысами, живыми и дохлыми, а еще постоялый двор, куда Эрику запрещали соваться, потому что взрослые ходили туда пить пиво, браниться и падать. Эрик и представить не мог, что бывают дома высотой в три или четыре этажа.

А еще он никогда не видел так много людей.

Они сновали туда-сюда, мельтешили, суетились. Кричали друг на друга, наперебой предлагали товары, входили и выходили из домов. Сотни и сотни людей.

Тысячи.

Сначала Эрик с восторгом разглядывал все и вся, но вскоре у него закружилась голова, и он испугался. Он не привык находиться в гуще людей. В деревне все были знакомы. Родственники, хозяева и работники ферм по соседству, жители деревни. А здесь собралось столько народу, что с ними и за сто лет не перезнакомишься. Как же жить среди чужаков?

В центре города он заметил очень большое здание и вошел туда, надеясь отдохнуть от толпы.

Внутри было очень тихо. Эрик сообразил, что это церковный храм, в сто раз больше их местной церквушки. Он уселся на скамью у входа. В храме Эрик успокоился, вдохнул неподвижный воздух и, обрадованный тем, что людей вокруг нет, немного пришел в себя.

А еще в храме были окна.

До тех пор в жизни Эрика преобладали бурые и серые тона. Цвет вспаханной земли в полях, где целыми днями работал Эрик. Цвет крошечных бревенчатых лачуг. Цвет неба, затянутого тучами. В жизни Эрика почти не было яркого цвета, если не считать редких россыпей весенних цветов. Весь его мир был бурым, как грязь.

А окна этого огромного храма переливались немыслимыми цветами и оттенками, даже когда свет дня с трудом пробивался сквозь тучи и дождь. Изображения Христа с апостолами и другие сцены из Священного Писания сияли красным, синим, зеленым, пурпурным и ярко-желтым, как настоящее золото.