Кирилл Князев - Пьющие чудо

© ЭИ «@элита» 2015

Ветер белкой скачет по колючим еловым лапам. Качает острые пики верхушек. Мчится дальше, волнуя зелёное море леса. Над ним – янтарная лента заката. Она тает на размытой границе между ночью и днём. Но даже здесь видны бледные огоньки звёзд.

Ночь близко.

Пламя, танцующее на поленьях, дрожит, встревоженное касанием ветра. Столб сизого дыма изгибается, ложится на землю, укрытую ковром жёлтой хвои. Скользит в мою сторону. Ест глаза.

Ругнувшись, я поворачиваюсь спиной к костру.

Сколько ни гуляй по лесам – к дыму привыкнуть невозможно. Кулаком утираю выступившие слёзы.

Гадство.

Вот моим спутникам хорошо. Лежат себе на прогретой земле, кутаются в спальники. Совсем рядом со мной – Данил. Мужчина тридцати лет, с красивым смуглым лицом, редеющими тёмными волосами. Сложение у него мощное – видно даже под толстой утеплённой тканью. Сильным людям здесь всегда рады. Но Дану я рад не поэтому. Просто хороший надёжный человек. Настоящий друг, словом.

Возле мужчины сопит, повернувшись друг к другу спиной, парочка. Хомяк и Аня. Совсем молодой парень – мальчишка, даже для меня. И девушка постарше. Моя ровесница. На первый взгляд – совершенно разные типажи. Он – с длинным худым лицом, светлыми волосами, тонкой линией губ. Сейчас веки сомкнуты, но я знаю, что глаза у него – голубые. Она – с круглой симпатичной мордашкой, широкими скулами, чувственными полными губами. Глаза у неё карие. Сегодня Анна забрала волосы в пучок. Вне похода по хрупким плечам струится пепельно-русый каскад.

Красивая девушка. Парень, наверное, тоже. Уже сейчас ясно, что его худоба, угловатость – явление временное. С возрастом пройдёт.

Пара контрастная. Не подумаешь, что родные брат и сестра.

Ветер стихает. Отрываю взгляд от мирно спящих товарищей. Наблюдать за пляской огня куда увлекательнее. Но в тишине, свалившейся на лес, слышу отчётливый хруст надломленной ветки. Натренированный слух подсказывает, что это – не галлюцинация, какие бывают, когда ждёшь беды. И не потрескивание костра. Я даже могу угадать расстояние: метров двадцать отсюда. Совсем рядом.

Лес полон жизни. Хруст в нём – явление обыденное. Может, птица сорвалась с ветки. Или пробежал ночной зверь. А может, свалился на землю сухой сучок.

Но… Земной лес и лес здешний – вещи разные. И птица, и зверь могут стать причиной преждевременной кончины. Умирать в Канве не так страшно, как на родине. Но сейчас наша группа не может себе этого позволить.

Поэтому я снова делаю вид, будто дым попал в глаза. Как бы невзначай, носком сапога задеваю спящего Дана. Мужчина вздрагивает. Открывает глаза. Но головы не приподнимает. Взглядом указываю на темноту, царящую меж замшелых стволов. Данил через спальник пинает Хомяка. Хомяк продолжает мирно спать. Тогда мужчина, скорчив кровожадную гримасу, повторяет движение. Белокурый, по-змеиному зашипев, возвращает пинок, и только после этого пяткой будит сестру.

Всё, команда проснулась. Я притворно-скучающе вздыхаю. И в следующее мгновение вскакиваю с места. Прыжок – пролетаю над костром, лица касается огненный жар. Земля мягко пружинит под ногами, ладони цепляются за шершавую кору ветки. Движением заправского кавалериста седлаю колючую лапу.

Место под лагерь я выбрал не случайно. Где ещё встретишь такое удобное гнёздышко на случай неприятностей?

Левая рука тянется к грудному карману – здесь у меня лежат средней мощности снаряды. Правая ложится на пояс. В ладонь, будто сама, впрыгивает рукоять рогатки. Вкладываю испещрённый отметинами камешек в кожаное «седло».

На Земле, может быть, рогатка – игрушка для малышни. В мире Канвы не только лес и живность, само оружие выглядит иначе.

Какое-то время ничего не происходит. Секунды три-четыре, наверное. Всё так же горит костёр, отбрасывая алые блики на мирно лежащих в спальниках ребят. Отсюда они смахивают на куколок гигантских бабочек.

А затем чащу разрывает надсадный треск. Кто-то, не таясь, ломится через кусты орешника. Темнота исторгает гибкое хищное тело зверя. Он, будто пародируя меня, опускается на землю возле огня. Сжимается в комок, готовясь к прыжку. Что ж, надо отдать должное: отсюда, не напрягаясь, хищник собьёт меня с ветки. Для такой туши скакнуть на два метра, садануть когтями по слабой человечьей плоти – раз плюнуть.

Но зверь молод. Он теряет время, выискивая меня среди хвои.

В свете пламени бликует рыжим красивая шкура. Роскошный хвост в нетерпении метёт опавшие листья. Желтоватые глаза сверкают под массивным лбом. Уши прижаты назад, на волчьей морде – хищный оскал.

– Ты мой хороший…

Рывком натягиваю резинку рогатки. Зверь сообразил, что больше мешкать нельзя. Могучим прыжком он отрывается от земли… щелчок – камушек, шурша, несётся навстречу горе мышц. Заряженный рукодельницами снаряд ударяет как раз промеж полных звериной ненависти глаз.

Простой камень, на родине, срикошетил бы, оставив хищнику на память обидную шишку. Но, слава Богу, я не воюю простыми камнями.

Рядом будто кто-то щёлкнул затвором фотоаппарата со вспышкой. Я на долю секунды слепну, инстинктивно прижимаюсь, ожидая получить когтистой лапой по незащищённому лицу. Но вместо боли чувствую кожей волну тёплого воздуха. Слышу глухой удар.

Ко мне возвращается зрение: перед глазами скачут огненные зайчики.

Громадное волчье тело бьётся в судорогах на углях костра. В темнеющее небо рвётся стайка искр, полянка усеяна догорающими головешками. Света мало, но я вижу, как выныривают из спальников члены команды.

Данил первым настигает оглушённого зверя. Взмах топором – обсидиановое лезвие опускается на массивную волчью шею. В наступившей тишине отчётливо слышен глухой стук – будто не живое мясо рубят, а банальные поленья.