Дмитрий Глуховский - Метро. Трилогия под одной обложкой

– Раншэ фрукты вот такие были! А какие цвэты красивые! Я дэвушкам дарил бэсплатно, а они мне улыбалис, – доносилось до него, но эти слова больше не могли отвлечь.

Из глубины зала послышались шаги, шли несколько человек, и сердце у Артема сжалось, превратилось в маленький, беспокойно стучащий комок. За ним? Как скоро! Он думал, сорок минут будут тянуться дольше… Или обманул чертов сосед, со зла сказал, что больше времени остается, хотел надежду дать? Нет, это уж…

Прямо перед его глазами остановились три пары сапог. Двое в пятнистых военных штанах, один в черном. Заскрежетал замок, и Артем еле удержался, чтобы не упасть вперед вслед за отошедшей решеткой.

– Поднимите его, – раздался дребезжащий голос.

Его тут же подхватили под мышки, и он взмыл к самому потолку.

– Нэ пуха нэ пера! – пожелал ему напоследок Руслан.

Два автоматчика, не те, что разговаривали с ним, другие, но такие же безликие, и третий – затянутый в черную форму и в маленьком берете, с жесткими усиками и водянистыми голубыми глазами.

– За мной, – приказал старший, и Артема поволокли к противоположному концу платформы.

Он пытался идти сам, не хотелось, чтобы его тащили, словно безвольную куклу… если уж расставаться с жизнью, так достойно. Но ноги не слушались его, подгибались, он только и мог, что неуклюже загребать ими по полу, тормозя движение, и усатый в черной униформе строго посмотрел на него.

Клетки тянулись не до самого конца зала. Их ряд обрывался чуть дальше середины, где вниз уходили ленты эскалаторов. Там, в глубине, горели факелы, по потолку гуляли зловещие багровые отсветы. Снизу долетали крики, полные боли. У Артема промелькнула мысль о преисподней, и он даже почувствовал облегчение, когда его провели мимо. Из последней камеры кто-то незнакомый крикнул ему: «Прощай, товарищ!», но он не обратил внимания. Перед глазами маячил стакан воды.

У противоположной стены находилась вахта, стоял грубо сколоченный стол с двумя стульями и висел подсвеченный знак, запрещающий черных. Виселицы нигде не было заметно, и у Артема на секунду мелькнула безумная надежда, что его просто хотели припугнуть: на самом деле его ведут не вешать, а подведут сейчас к краю станции, чтобы другим заключенным не было видно, и отпустят.

Усатый, шедший впереди, свернул в последнюю арку, к путям, и Артем поверил в свою спасительную фантазию еще крепче…

На рельсах стояла небольшая дощатая платформа на колесах, устроенная таким образом, что пол ее находился вровень с полом станции. На ней, проверяя скольжение петли, свисавшей с ввинченного в потолок крюка, стоял кряжистый человек в пятнистой форме. От остальных его отличали только засученные рукава, обнажавшие короткие мощные предплечья, и вязаная шапочка с прорезями для глаз, натянутая на голову.

– Все готово? – продребезжал черный мундир, и палач кивнул ему.

– Не люблю я эту конструкцию, – сообщил он черному. – Почему нельзя было старой доброй табуреточкой? Там – р-раз! – он стукнул себя кулаком по ладони. – Позвоночки хрусь! – и клиент готов. А эта штука… Пока он задохнется, сколько еще кочевряжиться будет, как червяк на крючке. А потом, когда они задыхаются, это ж сколько убирать за ними! Там ведь и кишечник сдает, и…

– Прекратить! – оборвал его черный, отвел в сторону и яростно что-то зашипел.

Как только начальник отошел, солдаты немедленно вернулись к прерванному разговору:

– Ну, и че? – нетерпеливо спросил левый.

– Ну, дык вот, – громко зашептал правый, – прижал я ее к колонне, запустил руку под юбку, ну, она так и обмякла и говорит мне… – но не успел досказать, потому что усатый вернулся.

– …Несмотря на то, что русский, посягнул!.. Предатель, отступник, вырожденец, а предатели должны мучительно!.. – внушал он напоследок палачу.

Развязав онемевшие руки, с Артема сняли куртку и свитер, так что он остался в одной грязной майке. Потом сорвали с шеи гильзу, данную ему Хантером.

– Талисман? – поинтересовался палач. – Я тебе его в карман положу, может, еще пригодится.

Голос у него был совсем не злой и рокотал как-то успокаивающе.

Потом руки опять стянули сзади, и Артема протолкнули на эшафот. Солдаты остались на платформе, они были не нужны, он не смог бы убежать, все силы уходили на то, чтобы устоять на ногах, пока палач надевал ему на шею и прилаживал петлю. Устоять, не упасть, молчать. Пить. Вот все, что занимало сейчас его мысли. Воды. Воды!

– Воды… – прохрипел он.

– Воды? – огорченно всплеснул руками палач. – Да где ж я тебе сейчас воды достану? Нельзя, голубчик, мы с тобой и так уже от графика отстаем, ты уж потерпи немножко…

Он грузно спрыгнул на пути и, поплевав на руки, взялся за веревку, привязанную к эшафоту. Солдаты вытянулись во фрунт, а их командир принял значительный и даже несколько торжественный вид.

– Как вражеского шпиона, гнусно предавшего свой народ, отступившего… – начал черный.

У Артема в голове бешено завертелся хоровод обрывочных мыслей и образов, подождите, еще рано, я еще не успел, мне надо, потом встало перед глазами суровое лицо Хантера и растворилось тут же в багровом полумраке станции, глянули ласково глаза Сухого и погасли. Михаил Порфирьевич… «Ты умрешь»… черные… они же не должны… Постойте! И надо всем этим, перебивая воспоминания, слова, желания, окутывая их душным густым маревом, висела жажда. Пить…

– …выродка, порочащего свою нацию… – все бубнил голос.

Из туннеля внезапно раздались крики и грянула пулеметная очередь, потом донесся громкий хлопок, и все стихло. Солдаты ухватились за автоматы, черный беспокойно завертелся и поспешно подытожил:

– К смертной казни. Давай! – и махнул рукой.

Палач крякнул и потянул за веревку, упираясь ногами в шпалы. Доски поехали у Артема под ногами, он еще попытался перебирать ими так, чтобы оставаться на эшафоте, но тот отодвигался все дальше, удерживаться было все труднее, веревка врезалась в шею и тащила его назад, к смерти, а он не хотел, он так не хотел…. А потом пол выскользнул из-под него, и он всем своим весом затянул петлю. Она сдавила, пережала дыхательные пути, из горла вырвался булькающий хрип, зрение сразу утратило резкость, внутри у Артема все скрутило, каждая клеточка тела молила о глотке воздуха, но вдохнуть было никак нельзя, и тело начало извиваться, бессмысленно, судорожно, а внизу живота возникла противная щекочущая слабость.

В этот момент станцию внезапно заволокло ядовитым желтым дымом, выстрелы загрохотали совсем рядом, и тут его сознание погасло.

– Эй, висельник! Давай-давай, нечего притворяться! Пульс у тебя прощупывается, так что не симулировать! – и ему хорошенько вмазали по щеке, приводя в чувство.

– Я отказываюсь делать ему искусственное дыхание еще раз! – сказал другой.