Вадим Волобуев - Узнай врага

– Я войду?

Та приподняла пальцем губу, начала ковырять в зубах.

– Войди уж, коли пришёл.

Сделав несколько шагов, Головня остановился в поисках свободного места. Плавильщик подвинулся.

– Сигай сюда, друг.

Говор у него был необычный: мягкий, с проглатыванием звуков. Головня такого и не слыхал никогда. Должно быть, из дальних краёв прибыл человек.

– Ты голодный, небось? – продолжал чужак. – А ну-ка, девоньки, что у вас там есть… Метайте сюда.

И сразу несколько рук протянули загонщику туески с сушёной заболонью, толчёной рыбой и раскисшим в воде мхом.

– Ты вроде из сегодняшних загонщиков? – продолжал плавильщик. – Слыхал, вы встретили в тундре колдуна. Лихое дело!

– Лихое, – кивнул Головня, устраиваясь рядом с ним.

– От колдуна, говорят, хорошее средство – это вещь древних, – поучал бродяга. – У меня-то, понятно, их нет, я с мерзостью дела не имею, но слухи по тайге бродят…

– Искромёт зовёт их артефактами, – вставила Искра, вся сияя от восторга.

«Артефактами, значит», – подумал Головня, с каким-то ожесточением смакуя про себя незнакомое слово. Поглядим, что тут за артефакты.

Он взял у девок рыбью толчёнку и моняло, начал жадно жевать, исподлобья поглядывая на Варениху. Как же она впустила этого Искромёта? Немыслимо, невероятно.

– Да и ни к чему они мне, – продолжал чужак. – Я знаю средство повернее. Такое, что ни одна зараза не пристанет.

– Какое? Какое? – загалдели девки.

– А такое: возьмите три сосновых шишки да суньте их на ночь под сани. И идите на боковую. Но спать нельзя! Если пролежите так до утра, никакой демон, будь он хоть сам Лёд, не будет вам страшен.

– И всё? – недоверчиво пропищала Горивласа.

– Нет, не всё. Надо ещё за всю ночь ни разу подумать о зайце. Если подумаете хоть раз, всё насмарку. Такие дела.

Девки переглянулись. Варениха подозрительно приподняла мохнатое веко.

Чужак повернулся к Головне.

– А ещё слыхал, от вас старик в мёртвое место ушёл. Недобрый это знак. Совсем недобрый.

– Куда уж хуже, – буркнул Головня. – И так уже на одной заболони сидим.

– Знать, прогневался на вас Огонь.

– Выходит, что так.

Плавильщик осторожно глянул на него, моргнул – будто тень взмахнула крылом в глазах.

– Знаешь, о чём я думаю, парень?

– О чём?

– Старик себя в жертву принёс. Кабы не он, сожрал бы вас колдун с потрохами.

Головня пожал плечами. Вспоминать о колдуне не хотелось – будто ворошишь насквозь гнилое, червивое мясо.

Его одолевала досада. Не вовремя он пришёл говорить с Искрой, совсем не вовремя. Искромёт этот, да ещё Варениха над душой висит… Может, уйти?

А чужак продолжал беззаботно:

– Помню, отец мне говорил: «Счастливую я прожил жизнь. Под старость сохранил силы, что были в молодости». «Это как же?» – спрашиваю. «А так. Вон видишь, валун лежит под деревом? Я и в юности не мог его поднять, и сейчас не могу».

Девки грохнули смехом, а плавильщик объяснил:

– Это он к тому говорил, что не след людям хвататься за непосильное. Кем тебе предназначено быть на роду, тем и станешь. Да вот закавыка: когда родитель мой ушёл к Огню, я тот валун взял да и выворотил. А потом ещё и зашвырнул в ручей. А кабы не сказал он мне про него, я бы и стараться не стал. Значит, можем мы переломить судьбу, а?

– Потому ты и стал плавильщиком? – спросила Огнеглазка, сгорая от любопытства.

– Плавильщиками у нас в семье все мужики были. Правда, они бронзу да медь плавили, а я золото.

И он ловко, двумя пальцами, вытащил откуда-то из-под нательника две маленькие золотые серьги – круглые, с напаянными по краю шариками, с тоненькими цепочками понизу. Девушки ахнули, а Головня чуть не выронил туесок с толчанкой. В свете костра серьги янтарно заискрились, как две масляные капли, засияли холодным мягким переливом. Девицы зачарованно уставились на них – не оторвёшь. Будто околдовал их проклятый чужак. Искромёт же покатал серьги между пальцев и снова спрятал за пазуху.

– Такие дела, красавицы.

Головне ужасно захотелось прихвастнуть своей находкой, чтобы сбить спесь с этого чурбана, но он переборол себя и вместо этого спросил:

– Как же ты сподобился?

– Да тайна немудрёная. Надо не обычный уголь в горн бросать, а каменный, из древних шахт, что в Серых Ямах остались. От него хороший жар идёт.

– Я слышал, в этих Серых Ямах еретики-лёдопоклонники сидят. Не сунешься к ним.

– А у меня от еретиков средство есть. Отец присоветовал. Надо, говорил, всегда носить с собой волчьи зубы, которые пролежали зиму в заговорённом ларце. Видишь? – он оттянул нательник, показал шею. На сушёной жиле болтался пожелтевший волчий клык. – Ни один еретик не страшен!

Девки так и остолбенели. Искра спросила:

– А других у тебя нет? Я этих еретиков жуть как боюсь.

Искромёт задорно подмигнул.

– Думаешь, пролежали бы они у меня целую зиму, если б я раздавал их всем подряд? – но тут же рассмеялся: – Завтра приходи – подарю.

– И мне! И мне! – загалдели девчонки.

– Всем достанется, – успокоил их плавильщик.

Головню аж передёрнуло. Он отставил туесок и вытер рот.

– Ну ладно, пойду. Доброй ночи! И тебе доброй ночи, бабушка, – отдельно сказал он Варенихе.

– Уже? – просил Искромёт. – А про загон рассказать? Мы ж в нетерпении.

– В другой раз, – ответил Головня. – Благодарю за угощение.

Он вышел наружу. Сердце его прыгало от бешенства, в уголках губ играли желваки. Он злился на себя и на чужака, но больше всего – на богов, которые привели бродягу в общину. Из памяти не выходило лицо Искры, каким она смотрела на чужака, – зачарованное, полное немого восхищения и восторга. Много бы дал Головня, чтобы Искра хоть раз взглянула так на него!

На тайгу опустились сумерки, лес превратился в сплошное скопище призраков, шершавые полосы красного тальника багровели, как свежие рубцы на руке. От мороза трескались деревья. Собаки попрятались в дома, и только лошади продолжали безучастно жевать сено, бродя по загону.

«Ничего, – думал Головня. – Поглядим ещё, каков этот плавильщик. Увидим, крепка ли у него кость».

Каждый день, когда девки приносили в плавильню обед (сухую заболонь, кровяницу, моняло и рыбу), Искромёт рассказывал им весёлую историю. Например, такую:

– Навязчивые объедалы – как они ненавистны нам! Вваливаются в любое время и требуют угощения. И вот однажды я проучил их. Как-то раз моим родичам довелось поймать на редкость крупного Большого-И-Старого. Нахлебников слетелось – тьма! И каждый, что любопытно, был дальней роднёй мне или моему тестю. Я кормил их днём и ночью, а чужаков не убывало. И вот, устав от них, я спросил вновь прибывших: вы кто такие? «Мы родственники двоюродной тёти сестры твоего тестя». Что ж, тогда я растопил для них снег и подал пустую воду. «Что это?» – спросили они. «Это похлёбка из похлёбки, сделанной из похлёбки, приготовленной из оленьих бёдер», – ответил я.