Элан Мэстай - Все наши ложные «сегодня»

– Слышали о клинике по потере веса в невесомости? – осведомился я. – Вообразите: на орбитальной станции установили медицинское оборудование для эксперимента по работе с людьми, которые, похоже, неспособны сжигать жир при обычной силе тяжести. Но там что-то сильно напутали, и у клиентов начали расти под мышками и под коленями жировики размером с дыню, которые пришлось удалять, а потом еще проводить косметическую реконструкцию.

– Я, кажется, видел репортаж про клинику, – сказал Сяо.

– А я пропустил, – заявил Эшер. – И впрямь, смешная история!

– Нисколько, – возразила Диша. – А тем беднягам не до смеха.

– Брось! – фыркнул я. – Ты сама хохотала над подобными вещами.

– Да, в детстве, – кивнула она. – До того, как сама попыталась сделать что-то полезное, и поняла, насколько это трудно. Если проект, в котором я занята, провалится, ты тоже будешь подтрунивать надо мной?

– Давайте вернемся к машине, – перебил ее Сяо. – Хватит вам спорить!

– Конечно, об всякой ерунде и говорить-то не стоит, – отозвалась Диша. – Лучше будем держаться вместе – без него – и обсуждать за его спиной, что мы, дескать, очень волнуемся из-за того, во что Том превращает свою жизнь.

– Диша, у него только что умерла мать, – укорил ее Эшер.

– Верно. Но нам незачем хранить скорбное молчание или – еще хуже – прикидываться подростками, гогочущими над неудачниками! Ведь нас на самом деле кое-что беспокоит. Потому что выяснилось, что остальные были правы, а мы – нет. Тревожиться о реальном деле – это прекрасно. А знаете, что самое важное? Вложить хоть маленькую, но свою лепту во что-нибудь настоящее. Вот что я хочу сказать. Том, займись чем-нибудь. Стань кем-то. Действуй.

– Как? – спросил я – Я ведь даже не что-нибудь . И чем дальше, тем хуже. Отец испытает свой прототип в июле. И когда машинка заработает, а она, бесспорно, заработает, он станет величайшим гением, а я еще большим ничтожеством.

Никто не нашелся, что мне ответить. Беда с людьми, которых знаешь слишком хорошо, заключается в том, что их слова перестают что-то значить для тебя, а молчание… оно становится громогласным.

Мы вчетвером поплелись к нашему летающему автомобилю мимо скособоченного дома, густо окруженного растительностью. Сяо и Эшер обогнали нас и перебрасывались отрывочными репликами о предстоящей свадьбе – Сяо был полон решимости проявить себя лучшим из мужчин. Я видел, что Диша очень хочет сказать мне что-то еще, но я не желал ее слушать и углубился в размышления о том, как они собирались втроем – без меня – и сокрушались о никчемности лучшего друга.

Остатки тротуара постепенно и неуклонно разрушались и дальше: из каждой трещины торчала поросль по колено высотой. Я внимательно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться, и внезапно заметил блеск наполовину скрытого в земле кусочка металла.

С ума сойти, старинные карманные часы!.. Позолоченный корпус покрылся лишаями патины, но крышка была плотно закрыта, и стекло под ней оказалось не слишком поцарапанным. Главный фарфоровый циферблат был снабжен двумя стрелками для часов и минут, а в нижней его части располагался второй маленький циферблат с тонкой стрелочкой для отсчета секунд. Помимо прочего, там красовалась надпись «HAMILTON WATCH co., 1090».

Помните: тот, кто изобрел железнодорожный поезд, изобрел также и железнодорожную катастрофу? В начале двадцатого века подобные аварии частенько случались, поскольку поезда двигались по одним и тем же путям, и их маршруты не всегда были хорошо скоординированы. Точный отсчет времени являлся вопросом жизни и смерти. Часы, подобные моей находке, были сделаны для защиты людей.

В том мире, где я жил, все технические средства были связаны с глобальным хронометром, и их действия выверялись до микросекунд. Планета людей, живущих в унисон… Но эти карманные часы принадлежали эре временн о й изоляции, планете людей, каждый из которых существовал в своем собственном личном пространстве.

Примерно таким же ощущал себя и я. Диша, Сяо и Эшер разбросало по миру, однако они сумели синхронизировать течение времени друг с другом. Ну а я летел куда-то прочь в неизвестном направлении.

– Том! – окликнула меня Диша. – Тебе стоит на это взглянуть!

Раздосадованный, я еле удержался от того, чтобы ответить ей какой-нибудь колкостью, но промолчал.

Подняв голову, я увидел, что Диша подошла к двухэтажному коттеджу из красного кирпича, на деревянной отделке которого сохранились клочья кремовой краски. Диша пристально всматривалась в окно. Грязное стекло прорезала трещина, и, приблизившись к Дише, я сразу сообразил, что в комнате находится бывшая библиотека. На полу валялись сотни книг, а из наполовину перегнившей бумажной трухи росло с дюжину тонких молодых сосенок. Деревца тянулись к свету, который лился сквозь дыры в полуобвалившейся крыше.

Диша оглянулась на меня, вытаращив глаза, с игривым выражением, какого я не замечал у нее, пожалуй, лет десять. За прошедшие годы она обрела суровость, и я не имел представления о том, было ли то естественным развитием ее личности или явилось результатом разочарований. Мы были отнюдь не столь близки, как раньше, и бесшабашная открытость подростковой дружбы давно минула.

– Даже не знаю, будет ли у меня еще возможность поговорить с тобой откровенно, – произнесла Диша, нарушив паузу… – Ты живешь на секретной базе в Антарктиде, – констатировал я. – Это далековато.

– Существует телепортация, – ответила она. – Мы могли бы встретиться еще раз. По-настоящему поговорить.

Мне доводилось обсуждать с друзьями наши личные драмы, но в болтовне о сексе ограничивались немногочисленными похабными шуточками. И мы никогда не обсуждали Дишу. Между нами существовало молчаливое, но непререкаемое соглашение о том, что мы не должны переступать некую границу. А сейчас, когда я стоял рядом с ней, прикасался к ней плечом и глядел сквозь грязное стекло на деревья, растущие из преющих книжных страниц, меня вдруг осенило.

Вдруг эта невидимая граница не так уж непреодолима? В конце концов, для чего еще существуют границы, кроме как для того, чтобы их нарушали?

Сяо и Эшер добрались до автомобиля и запустили синтезатор на изготовление сэндвичей и пива. Обратно мы летели в молчании. Эшер отключил автопилот, Диша смотрела на мчавшиеся внизу кроны деревьев. Сяо задремал, прислонившись ко мне, я же пытался сосредоточиться на своей утрате, чтобы не думать о том, каково было бы целоваться с женщиной – с моим ближайшим другом. Интересно, есть ли на свете слово, обозначающее то, что ни в коем случае нельзя делать. Нечто такое, что будет нехорошо и неправильно, с какой стороны ни взгляни, но ты все равно твердо уверен, что обязательно сделаешь это? А может, я просто дал характеристику человеческой сущности?