Стивен Кинг - Спящие красавицы

Паутинки вырастают из ее следов и сверкают в утреннем свете .

Ри спросила Джанетт, наблюдала ли та когда-нибудь за квадратом солнечного света, проникающим в камеру через окно. Джанетт, ответила, что нет. Ри лежала на верхней койке, Джанетт – на нижней. Обе ждали, когда камеры откроют перед завтраком. Еще одно утро.

Сокамерница Джанетт, Ри, провела целое исследование солнечного квадрата. Как объясняла Ри, сначала он появлялся на противоположной от окна стене, потом скользил вниз, вниз, вниз, проползал по поверхности стола и наконец соскакивал на пол. Вот и сейчас Джанетт видела, что он на полу, посреди камеры, чрезвычайно яркий.

– Ри, – сказала Джанетт, – я просто не могу обращать внимание на какой-то квадрат света.

– А по мне, ты просто не можешь не обращать внимания на квадрат света. – Ри хрюкнула – так она изображала веселье.

– Ладно. Что бы эта херня ни значила.

В ответ ее сокамерница снова хрюкнула.

Ри была нормальной, но тишина нервировала ее, будто маленького ребенка. Ри попала в тюрьму за мошенничество в кредитной сфере, подделку документов и хранение наркотиков с целью продажи. Ни в чем особого мастерства не продемонстрировала, вот и оказалась за решеткой.

Джанетт сидела за непредумышленное убийство. Зимним вечером 2005 года она отправила в мир иной своего мужа Дэмиена, всадив ему в пах шлицевую отвертку, а тот, будучи под кайфом, просто остался сидеть в кресле и истек кровью. Само собой, она торчала вместе с ним.

– Я смотрела на часы, – объяснила Ри. – Засекала время. Свету нужно двадцать две минуты, чтобы добраться до пола.

– Срочно звони в «Гиннесс», – предложила Джанетт.

– Ночью мне приснился сон. Мы с Мишель Обамой ели шоколадный торт, и она сердито мне выговаривала: «Ты растолстеешь, Ри». Но сама ела тот же торт. – Ри хрюкнула. – Нет. Ничего такого не было. Я это выдумала. На самом деле мне приснилась моя учительница. Она говорила и говорила, что я пришла не в тот класс, а я отвечала и отвечала, что пришла куда нужно. Она говорила «ладно» и начинала урок, но время от времени повторяла мне, что я не в том классе, а я отвечала, что в том, и это продолжалось и продолжалось. Совершенно невыносимо. А что снилось тебе, Джанетт?

– Э… – Джанетт попыталась вспомнить и не смогла. С новым лекарством она, похоже, стала спать крепче. Прежде ей иногда снились кошмары с Дэмиеном. Обычно он выглядел как и в то утро, когда она нашла его мертвым, с синими потеками на коже, напоминавшими чернила.

Джанетт спросила доктора Норкросса, считает ли он, что эти кошмары связаны с чувством вины. Доктор, прищурившись, какое-то время смотрел на нее, словно говоря: ты что, шутишь? Раньше эти взгляды выводили ее из себя, но теперь она привыкла. Потом доктор поинтересовался, считает ли она, что вода мокрая. Да, конечно. Она поняла. В любом случае по кошмарам Джанетт не скучала.

– Извини, Ри. Ничего не помню. Что бы мне ни снилось, ушло.

В коридоре второго этажа крыла Б послышались шаги. Кто-то из дежурных шел по бетонному полу: последняя проверка перед открытием дверей.

Джанетт закрыла глаза, чтобы помечтать. Тюрьма лежала в руинах. Пышные лианы карабкались по древним стенам камеры, лениво колыхались на весеннем ветерке. От потолка осталась половина, вторую сожрало время, и он превратился в навес. Пара маленьких ящериц сидела на куче ржавого мусора. Бабочки танцевали в воздухе. Сильно пахло землей и листьями. Зрелище произвело впечатление на Бобби, стоявшего рядом с ней в проломе стены. Его мама была археологом. Именно она открыла это место.

– Как думаешь, можно попасть на телевикторину, если у тебя криминальное прошлое?

Видение исчезло. Джанетт застонала. Ладно, в эти мгновения ей было хорошо. На таблетках жизнь определенно стала лучше. Существовало тихое, приятное местечко, которое она могла найти. Следовало отдать должное доктору. Лучше жить с химией. Джанетт вновь открыла глаза.

Ри таращилась на нее. О тюрьме трудно сказать что-то хорошее, но, возможно, для такой девушки, как Ри, под замком безопаснее. На свободе она скорее всего по рассеянности угодила бы под машину. Или толкнула бы наркоту человеку, ни капли не похожему на наркомана. Что, собственно, она и сделала.

– Что не так? – спросила Ри.

– Ничего. Я перенеслась в рай, вот и все, а ты своим большим ртом взорвала его.

– Что?

– Не важно. Послушай, думаю, должна быть телевикторина, на которую можно попасть, только если у тебя есть криминальное прошлое. Мы назовем ее «Кто лучше солжет».

– Мне нравится! И как она будет устроена?

Джанетт села, зевнула, потянулась.

– Об этом надо подумать. Понимаешь, разработать правила.

Их дом был таким же, как и всегда, и никаких изменений не намечалось до скончания мира, аминь. Камера, десять шагов в длину, четыре – между койками и дверью. Стены – гладкий бетон, окрашенный в цвет овсянки. Фотографии и открытки с загибающимися краями (так мало, что и смотреть не на что) крепились к стене зеленой липкой массой, в единственном отведенном месте. У одной стены стоял маленький металлический стол, у противоположной – металлическая этажерка. Слева от двери располагалось стальное «очко». Когда одна справляла нужду, сидя на корточках, вторая отворачивалась, создавая жалкую иллюзию уединения. Панель из двуслойного стекла в двери, на уровне глаз, позволяла увидеть небольшую часть коридора, который тянулся по всему крылу Б. Каждый дюйм, каждый предмет в камере благоухали вездесущими тюремными запахами: пот, плесень, лизол.

Против воли Джанетт наконец обратила внимание на квадрат солнца между койками. Он почти подобрался к двери – но дальше ему ползти было некуда, верно? До тех пор, пока дежурный не вставит ключ в замок или не откроет дверь из Будки, световой квадрат останется взаперти, как и они.

– А кто будет ведущим? – спросила Ри. – В каждой телевикторине должен быть ведущий. И какие будут призы? Призы должны быть хорошие. Нам нужно все проработать, Джанетт.

Подперев голову, Ри накручивала на палец тугие осветленные кудряшки и смотрела на Джанетт. У самой линии роста волос лоб Ри портил шрам, напоминающий решетку для гриля: три глубокие параллельные полосы. Хотя Джанетт не знала, откуда взялся этот шрам, она не сомневалась, чья это работа. Мужчины. Может, отца, может, брата, может, бойфренда, может, парня, которого Ри видела один раз в жизни. Заключенные женской тюрьмы Дулинга редко могли поведать о чем-то хорошем. Зато знали множество историй о плохих парнях.