Владимир Михайлов - Дверь с той стороны

Он взглянул на шкалы: стрелки стояли как нарисованные – ни малейшего отклонения, такой ровности и на Земле не каждый раз добьешься. Инженер любит поворчать, но и дело любит. В общем, совесть чиста: что могли – сделали. Расставили фигурки по всем правилам, и первый ход за нами. Посмотрим, какую судьба разыграет защиту. Посмотрим…

– Устюг, батареям нужна передышка, – доложил Рудик из своего поста. – Хочу проверить ресурс.

– Ладно, – сказал капитан. – Выходим.

Подождав, пока восстановился запас энергии и зарядились батареи, «Кит» снова вломился в сопространство, и вновь спрут ворочал их, как хотел, а потом они вынырнули невдалеке от места старта, быстро разыскали катер, и капитан выпустил в него зонд-ракету.

Взрыва не произошло – корабль, как и катер, по-прежнему состоял из антивещества.

Рудик успокоил капитана: батареи в порядке, можно попробовать и еще раз. Может быть, теперь им больше повезет. Всегда ведь бывает так: не везет, не везет, а потом вдруг и получится.

Во второй раз они пробыли в прыжке почти сутки. Капитан приказал увеличить мощность на выходах аппаратов электросна, чтобы пассажиры в коконах не вздумали проснуться не вовремя.

Снова они нашли катер, и Устюг выпустил в него ракету. Рудик сердито пожимал плечами: мало того, что катер пострадал в Приземелье, его и здесь добивают. Инженер не любил, когда портили машины, а в результат, которого добивался Устюг, Рудик не очень верил: результат предполагал случайность, а инженерное мышление не уважает этой категории.

– Слушай, – сказал он затем. – Все нормативы превышены вдвое. Ты обязательно хочешь разболтать корабль до последнего?

Капитан провел рукой по лбу.

– Чепуха, – сказал он. – У меня все время такое впечатление, что мы где-то рядом, совсем рядом с тем, что нам нужно – и какой-то мелочи не хватает. Может быть, все дело в том, что мы стараемся, как и всегда, лишь удержаться в сопространстве, а нужно пытаться воздействовать на него?

– Разве мы воздействовали при переходе с Анторы?

– Тогда сработало что-то, находящееся вне нас. Но сейчас оно не действует, и надо попытаться чем-то заменить его. Ну, как если бы мы находились в неустойчивом равновесии: толкни пальцем – и мы упадем в нужную сторону. Дело за толчком.

– И как же ты станешь толкать?

– Есть одна мысль. Как хочешь, а на твоей совести еще один прыжок.

Инженер вздохнул.

– Ладно. Один – это еще куда ни шло.

– Но уж чтобы это был всем прыжкам прыжок!

– Ты хорошо объяснил, – сказал инженер.

Рудик долго ползал по своим палубам, увешанный тестерами, индикаторами, щупами, дозиметрами, самодельными приспособлениями, которыми он один умел пользоваться. Инженер доверял автоматам, но чутье подсказывало ему, когда следует увидеть что-то и своими глазами, потому что всякий автомат может лишь то, что может, а человек порой способен увидеть, угадать, почувствовать, унюхать и нечто большее. Временами, когда Рудик выходил в осевую шахту, чтобы, пренебрегая лифтом («Это для пассажиров, а нам не к лицу зря нагружать механизмы!»), попасть в соседнюю палубу, его ворчание, усиленное гулкой трубой – спинным хребтом корабля, – доносилось до центрального поста, где капитан все озабоченнее поглядывал на часы: приближалось время, когда придется будить пассажиров, потому что принудительным сном нельзя спать бесконечно, а анабиотических устройств на кораблях класса «А», за ненадобностью, установлено не было. Капитан ощутил облегчение, когда Рудик появился наконец в центральном посту.

– Ну, – сказал инженер, поигрывая чем-то вроде хромированного паука на длинном проводе, – мы готовы.

«Мы» означало – машины и он сам.

– Надо дать в прыжке полную мощность, – предупредил капитан. – Включая резерв.

– Ясно.

– Сможем?

Рудик накрутил провод на палец и задумчиво поглядел на паука, словно советуясь.

– В последний раз, – твердо проговорил он.

Они вошли в прыжок, разгоняясь с большим, чем обычно, ускорением. Так бросаются всем телом на запертую дверь.

Вибрировало все. Плохо закрепленная банкетка сорвалась и рыскала по центральному посту, как сеттер на охоте. Капитан и Луговой сидели, разинув рты, чтобы челюсти не колотились друг о друга. Что-то тоненько подвывало в осевой шахте, что-то шипело, как жир на сковороде.

– Надбавь! – прохрипел капитан, вцепившись в рычаги страхующей системы. – Отдай все!

Потом покой охватил их, и горячее прошло по телам, как будто они выпили по стакану крепчайшего зелья, и оно заставило сердца стучать быстрее, а головы – кружиться хмельно и приятно. В который уже раз мгла, где угадывалась бесконечность путей, кружила их и метала из стороны в сторону, и они падали во все концы сразу, оставаясь на месте, – так белка неподвижна в системе координат зрителя, хоть и мчится в то же время внутри своего колеса.

– Ну, – выдавил капитан, – была не была!

Он сделал то, на что нормально никогда не пошел бы: включил резерв батарей, выходя за пределы дозволенного риска. Вдруг да это повлияет на окружающее их сопространство, вдруг именно такого толчка им не хватает…

На миг они перестали падать. Странное ощущение возникло: все стало расширяться, предметы стремительно понеслись в стороны, кресла, влитые в пол, стоявшие рядом, стали, казалось, совершать одно вокруг другого сложные движения, как двойные звезды… Капитан схватил Лугового за руку, чтобы чувствовать его неподвижность; штурман вырвал пальцы: чудила психика… Голова вдруг открылась, стала трубой, туннелем, что-то непрерывно неслось через нее, вихрилось, выло, визжало, поток влек сталкивающиеся, взрывающиеся миры, а за ними надвигалось нечто безымянное и непостижимое, оно было уже близко, и вот сейчас…

– А-а-а!

Это был штурман.

– А-а-а!

«Это я сам», – успел подумать Устюг.

Теряя сознание, он рванул выключатели батарей, и настала темнота.

– Ну и вид у тебя, – сказал капитан Рудику, когда инженер приплелся в центральный пост. – Ты взгляни в зеркало.

– Я тебя вижу, зачем мне зеркало. Значит, так. Батареи – вдребезги, только дым идет.

– Восстановить можно?

Инженер пожал плечами.

– Интересно, – проговорил он, – куда это нас выкинуло?

Капитан включил обзор, и они долго глядели на незнакомые звезды.

– Да, – сказал Луговой, пытаясь улыбнуться. – Отсюда, как говорили в одной передаче, хоть три года лети – ни до чего не долетишь.

Голос Лугового не понравился капитану. Он был как бы не от мира сего. Сейчас нельзя было остаться одному, отдаться на волю мыслей. Каждому требовалась опора, каждому предстояло поддерживать двух остальных, а тем – его, они, словно три карабина, составленные вместе, стояли надежно, хотя каждый в отдельности сразу упал бы. Капитан решительно встал.