Геннадий Прашкевич - Дэдо (сборник)

Якобы Колечкин оглянулся и осторожно шепнул:

– Царь-Ужас…

– Ну? – оглянулся и Семен.

Оказывается, в пространстве вокруг Земли миллионы лет летает масса разных малых небесных тел, так называемых астероидов. Вы должны знать, шепнул профессор. Каждый человек должен знать. Орбиты указанных малых небесных тел, как правило, заключены между орбитами Марса и Юпитера, здесь огромное поле деятельности. Якобы Колечкин много лет вел специальные наблюдения и открыл множество малых планет, имеющих орбиты, опасно пересекающиеся с орбитой Земли. Мы знаем, что Земля движется по своей орбите со скоростью тридцать километров в секунду, объяснил он пораженному Семену. Это очень хорошая скорость. Не меньшую, а часто большую скорость имеют и малые планеты – астероиды. Достаточно астероиду диаметром в один километр врезаться в планету Земля, как всеобщая катастрофа обеспечена.

Так вот, мрачно шепнул Якобы Колечкин, обречено оглядываясь на невольного свидетеля их разговора ученого горца Джабраила, я открыл ужасное небесное тело, может, то самое, о котором говорил в свое время великий пророк Нострадамус. Царь-Ужас. Огромный астероид. Он летит прямо на Землю. Лоб в лоб. Мы летим к созвездию Геркулеса, а Царь-Ужас летит прямо на нас. Великий Нострадамус предрекал гибель всему живому на Земле в двадцать первом веке, но, может, все случится гораздо быстрее. Царь-Ужас. Я окрестил этот страшный астероид в честь ацтекского бога Тоутатеса, не без тайной гордости, а может, и не без тщеславия шепнул Якобы Колечкин. Если Тоутатес упадет посреди Атлантики, чудовищная волна накроет всю Европу, и уйдет далеко вглубь азиатского континента. Париж будет разрушен, не будет Испании и Португалии, Германии и Австрии, Франции не будет и Греции. Исчезнут с лица Земли Москва, Ленинград, Стамбул, Белград. В Америке глубокий Флоридский пролив сфокусирует волну прямо на Майами. Гигантская волна докатится до подножья Аппалачей. Возникнут тысячи извержений, пожаров, землетрясений. А потом с неба рухнет еще один обломок, потому что Тоутатес – двойной астероид. Дым и копоть на многие времена скроют солнце, на Земле наступит вечная зима, закопченные языки ледников медленно спустятся с гор в долины. Прежде зеленая планета опустеет и вымерзнет. Может, только несколько диких албанцев выживут в холодных горах.

Якобы Колечкин вздохнул.

Он не думал, что ему поверят.

Он находился в пароходном трюме, где в любой момент его могли безнаказанно (может, и по делу) убить.

Все мои вычисления спрятаны в Пулковской обсерватории, осторожно признался Якобы Колечкин. Никто их там не найдет. В специальном кабинете хранятся старые инструменты, с которыми работали еще царские астрономы Струве и Бредихин, там же хранятся мои вычисления. В письме, отправленном в ЦК ВКП(б), я ничего не сказал о своих бумагах. Хотел показать большевикам… – Якобы Колечкин подозрительно оглянулся на ученого горца. – Но не поверили…

– Ты точно надежно спрятал свои вычисления?

– Почему спрашиваете? – насторожился профессор.

– Если такие контрреволюционные документы попадут в руки твоему следователю, он добавит тебе лет двадцать.

– Но прокурор…

– А прокурор добавит.

Якобы Колечкин вздохнул.

Вообще-то он считал, что даже прокурор уже не имеет значения.

– Ты что, не веришь в прогресс? – удивился его отчаянию Джабраил.

– Я верю только в Тоутатес. А он неуклонно приближается к планете.

– Напрасно ты написал свое письмо именно в ЦК…

– Теперь я и сам понимаю…

Якобы Колечкин трусливо опустил глаза и вдруг спросил изменившимся голосом:

– А эти… – (Он имел в виду урок.) – Они еще принесут вам сало?

– Наверное.

– Можно, я его съем?

– Нельзя, – отрезал Семен.

– Почему?

– Потому что тогда они и тебя сделают Машей.

– Какое это имеет значение?

Семен пожал плечами:

– Для меня имеет.

– А если я просто схвачу сало и съем?

– Если сразу схватишь и съешь, тебя просто зарежут.

– А есть другие способы съесть это сало?

– Есть.

– Какие?

– Пойди к уркам и убей дядю Костю. А лучше убей там их всех. Вот когда ты всех убьешь, сало сразу станет твоим. Иди, иди, браток, не бойся, тебе ведь уже все равно, – ухмыльнулся Семен. – Пусть они поймут, что ты и есть Царь-Ужас.

– Ты не веришь мне? – осторожно спросил профессор.

– А когда должен упасть твой астероид?

– Думаю, лет через сто.

– Тогда верю.

Черточки на переборке множились.

Одна к другой – пара высоких столбиков.

Если ученый горец не ошибался, в море пароход находился почти два месяца.

Однажды, как раз во время обеда, всех бросило на пол – чудовищный толчок сотряс пароход от носа до кормы, даже приостановил его неуклонное прежде движение.

Но гарью не пахнуло, дымом не понесло.

Скорее всего, понял Семен, наткнулись на плотную льдину.

Даже на горящем, терпящем бедствие броненосце можно взбежать по искалеченным лесенкам на верхнюю палубу, а тут люки задраены, можно лишь гадать, что происходит за железным бортом. Пустые ведра покатились по рубчатому металлическому полу, на них никто не обращал внимания. Зеки выли, проклиная жизнь, проклиная льдину, лишившую их обеда. Даже урки тревожно перешептывались. Сбившись в плотную кучу, они загадочно и злобно поглядывали в сторону Семена.

Два месяца пути – это немало.

За два месяца пути из твиндека подняли наверх три трупа.

Двое умерли от неизвестной болезни, может быть, от запущенного отчаяния, третьего ночью задушили урки. Задушенный оказался спецом-евреем по радио, они в твиндеке держались отдельной кучкой, а уберечь приятеля не смогли. «Я одного знаю, – шепнул Семену Джабраил. – Видишь того курчавого в очках? Он был большим человеком при Троцком. Возглавлял отдел в Институте физики, я ходил к нему. Правда, у него не было времени, он так и не вникнул в мое открытие. И зря, зря… Видишь, – с отчаянием повторил Джабраил, – он умный, а я глупый, а разницы теперь между нами, считай, никакой нет».

Семен понимающе кивнул.

«Эти спецы вечно суют нос, куда не надо, – снова завел ученый горец. – Каждый из них, наверное, держал дома коротковолновый передатчик. Говорили – просто увлечение, а на самом деле – связь . Все московские спецы-евреи увлекались коротковолновой связью, брали всякие международные призы, понимаешь? Ну вот, Лубянка и заинтересовалась, зачем московским евреям радио? Ну, не надо смешить, – шепнул Семену ученый горец, – чтобы евреи делали что-нибудь просто так. Конечно, передавали иностранным правительствам планы Днепрогэса и тракторных заводов. А если не имели таких планов, то молчали об успехе наших пятилеток…»