Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

— Эй ты, старая скотина, нечего вытряхивать червей из мяса! — крикнул Арти. — Не трать зря силы! Мы червивое мясо не едим!

Жадюга растерялся. Мы были до крайности разозлены, но, взглянув на него, вдруг окаменели: на Филлипсе был синий костюм, целлулоидный воротничок и черный галстук!

— Мясо хорошее, — преодолевая смущение, выговорил Жадюга. — Но если вам так не хочется его есть, я открою мясные консервы. — Он бросил баранину обратно в ящик и скрылся в доме.

За ужином Арти, как обычно, потребовал перцу и маринаду. За столом все чувствовали себя как-то напряженно, но вовсе не из-за реплик Арти — мы были чрезвычайно заинтригованы необычным видом Жадюги Филлипса. Он понимал это и вел себя, как подозреваемый в убийстве на допросе в полиции.

— Куда это вы собрались? — спросил Арти, когда мы покончили с едой. — На похороны, что ли?

— Это мое дело, вас это не касается, — сварливо ответил Жадюга и разразился самой длинной речью, какую мы от него когда-либо слышали: — Я еду в город. Завтра не вернусь. Картошки и консервов оставляю вдоволь. Погрузите мешки, когда заедет грузовик.

— И не подумаем! — отрезал Арти Макинтош. — Мы сами собираемся в город.

— Зря время потратите, да и денежки, — проворчал Жадюга Филлипс. — Кому-то ведь надо грузить картошку!

— Вот и займитесь этим сами! — огрызнулся Арти, пристально разглядывая хозяина. — И вообще чего это вы вырядились, словно фельдшер какой?

— Я заплачу вам фунт за погрузку, — уклонился от ответа Жадюга. В смятении он, видно, позабыл цену деньгам.

— Фунт каждому, — подзадоривал Арти.

— Фунт на двоих.

— Нет, каждому.

— Ладно, каждому по фунту. — Жадюга и вправду согласился, хоть и вздохнул при этом. — И заодно нарежьте немного соломы! — С этими словами он скрылся в спальне.

— И вот подходит коки ко мне и молвит такие слова, — пропел Арти Макинтош: — А ну-ка, порежь соломки чуть-чуть, немного — часок или два. Вот чего старый хрыч хочет от нас! Нет, ты подумай, он не будет ночевать дома — первый раз в жизни!

Тут Жадюга появился снова, и убей меня гром, если он не смочил и не причесал свои редкие седые волосы! Они с Арти подсчитали наш недельный заработок, причем Филлипс не выказал почти никакого интереса к итогу; мало того, с видом жертвы грубого шантажа он вручил Арти еще две фунтовые бумажки. Потом, напялив выцветшую мягкую шляпу, Филлипс запряг лошадь в повозку и отбыл по направлению к Бангари, оставив нас крайне озадаченными, прямо-таки умирающими от любопытства.

Усталость взяла свое. Мы проспали долго и встали освеженные, с приятным ощущением, что заработали порядком денег, и притом честно. После завтрака побрились и вымылись в ванне. Мы судили и рядили насчет странных поступков Жадюги, но так и не смогли придумать подходящего объяснения. Скоро разговор перешел на пиво и лошадей. Я порылся в газетах Филлипса и обнаружил программу Колфилдских скачек. Мы просмотрели список лошадей и решили попробовать дозвониться в Бенсонс-Вэлли, чтобы через букмекера в Гранд-отеле сделать ставки в кредит.

Подъехал грузовик и затормозил перед домом. Мы помогли шоферу, тощему, веснушчатому парню, нагрузить машину и попросили подвезти нас в город. Шофер подождал, пока мы переоделись. Арти Макинтош запел:

— Курносый нос у девчонки моей, не устоять мне против него.

— Она что-нибудь тебе рассказывала про себя? — спросил я, когда мы уже выходили из дому.

— Все, что я хотел знать, — ответил он.

— У меня тоже был с ней разговор. Ей пришлось нелегко.

— Поскорее, дружище, — сказал Арти шоферу, словно не слыша моих слов. — А то она там совсем истомится.

Мы забрались в кабину, и машина помчала нас к заслуженному отдыху.

— А где Жадюга? — осведомился шофер, когда мы уже подъезжали к Бангари. Мы объяснили, и он покачал головой: — Старый хрыч, видно, в детство впал.

Мы высадились у гостиницы. Небольшой бар был битком набит. Тут толпились и сборщики картофеля и местные жители. Мерфи с женой еле-еле справлялись. Мэйбл не появлялась. Мы сразу же пропустили по кружке, чтобы промыть горло от картофельной пыли. Потом еще по две, торопливо, словно получившие расчет батраки из глухомани.

Я сбегал в соседнюю лавку и купил мельбурнскую газету: надо было поподробнее ознакомиться с программой скачек. Арти сидел молча и не проявлял обычного интереса к этому спорту «алчущих и жаждущих».

— Где Мэйбл? — спросил он у кого-то.

— Кто? Служанка? Что-то ее сегодня не видно, сам только об этом подумал.

Я услышал, как Арти, заказывая очередную кружку, спросил Мерфи о Мэйбл.

— Она взяла расчет. И слава богу! — ответил Мерфи. — Хлопот с ней больше, чем пользы. Можно подумать она невесть что: парни вечно торчали тут до полуночи. А она всех оставила в дураках.

Арти Макинтош вернулся от стойки в унынии.

— Единственная в округе женщина моложе пятидесяти — и та натянула тебе нос, — поддел я его, но на душе у меня кошки скребли.

— Хочешь, скажу тебе кое-что? — отвечал Арти. — Всю неделю, копая картошку, я думал о ней.

— А мне ни слова!

— Так-то. И больше того, — добавил он с горячностью, — можешь смеяться, но я подумывал: хорошо бы на ней жениться…

Такого с Арти еще никогда не случалось.

— По-моему, Граф Орлов может и на этот раз прийти первым, — переменил я тему. — Победитель прошлых скачек — вот в чем штука!

Арти взял газету и принялся обсуждать достоинства лошадей, но я видел — мысли его далеко. Мы записали свои ставки и дозвонились-таки до Бенсонс-Вэлли. Потом я предложил заказать какую-нибудь еду.

— Не хочется, — покачал головой Арти.

Я отправился в столовую один. Подавала другая девушка, с нежной кожей и каштановыми волосами. Я стал было заигрывать с ней, но она оказалась местной жительницей и муж ее сидел рядом в баре за кружкой пива. Она вообще выглядела какой-то разочарованной, но ее настроение и в сравнение не шло с моим. Я проклял в эту минуту жизнь сезонника: бессмысленный труд и попойки, поиски хоть какой-нибудь женщины в первом попавшемся месте…

Вечером мы пили и слушали передачу со скачек. Я перешел на маленькие порции пива, Арти Макинтош продолжал пить большими кружками. Он, видно, решил веселиться вовсю: криками подбадривал невидимых нам лошадей, взмахивал рукой, словно сам был жокеем и стегал свою лошадь хлыстом.

К середине вечера в походке его наметился крен, речь стала несколько неразборчивой, а настроение драчливым.

Приближался последний заезд; мы ничего не выиграли пока, но если бы Граф Орлов пришел первым, дело было бы в шляпе. Мы слушали затаив дыхание. Наша лошадь до самой финишной прямой шла третьей. Вот диктор объявил, что Граф Орлов, шедший за лидерами, сделал рывок.