Исаак Зингер - Сын из Америки

Я возвращался в свой номер поздно. Выходить по вечерам на балкон стало у меня привычкой. Дул свежий ветер, приносивший мне приветствия из Антарктики и с Южного полюса. Я поднимал глаза и видел другие звезды, другие созвездия. Некоторые группы звезд напоминали мне согласные и гласные звуки и их музыкальные обозначения, которые я заучивал в хедере, — алэф, хэй, шурук, сегол, цейре. Серп луны, казалось, висел, вывернувшись наизнанку, готовый к жатве своих небесных нив. Над крышами улицы Хунин тянулось южное небо, странно низкое и божественно отдаленное — некая космическая миниатюра в книге без начала и конца, прочесть и оценить которую может лишь написавший ее. Я мысленно обращался к Ханке: «Почему ты сбежала? Где б ты ни была, возвращайся. Этот мир неполон без тебя. Ты вечная буква в Господнем свитке».

В Мар-дель-Плата нашлось помещение, и мы отправились туда вместе с Хацкелем Поливой. В поезде он сказал мне:

— Вам это покажется диким, но здесь в Аргентине коммунизм — это забава для богатых. Бедняк не может стать членом здешней коммунистической партии. Не задавайте мне вопросов. Так уж повелось. Богатые евреи, у которых есть виллы в Мар-дель-Плата и которые придут сегодня вечером на вашу лекцию, все — левые. Сделайте милость, не говорите им о мистике. Они не верят в нее. Они постоянно болтают о социальной революции, хотя, если такая революция произойдет, они будут первыми ее жертвами.

— Это само по себе достаточно мистично.

— Да, но мы хотим, чтобы ваша лекция имела успех.

Я послушался совета Поливы. Я ни словом не обмолвился о тайных силах. Я прочел один из своих юмористических очерков. Когда я кончил и начались вопросы и ответы, поднялся какой-то старик и спросил меня о моем влечении к сверхъестественному. Вскоре вопросы на эту тему посыпались со всех сторон. В этот вечер богатые евреи из Мар-дель-Плата обнаружили огромный интерес к телепатии, ясновидению, дибукам, предчувствиям, перевоплощению. «Если существует посмертная жизнь, почему уничтоженные евреи не мстят нацистам?» «Если существует телепатия, зачем нам телефон?» «Если возможно мысленно влиять на неодушевленные предметы, как же банку казино удается получать высокие прибыли, имея лишь на один шанс больше, чем клиенты?» Я отвечал, что, если бы существование Бога, души, посмертного бытия, индивидуального провидения и всего, что имеет отношение к метафизике, было бы научно доказано, человек лишился бы высочайшего из пожалованных ему даров — свободы выбора.

Председательствующий объявил, что следующий вопрос будет последним, и один молодой человек, поднявшись, спросил:

— Был ли у вас личный опыт такого рода? Случалось ли вам видеть духов?

Я отвечал:

— Весь мой такого рода опыт был двусмысленным. Ни один из случаев не может служить свидетельством. И все же от этого я только сильнее верю в духов.

Раздались аплодисменты. Когда я кланялся и благодарил своих слушателей, я вдруг увидел Ханку. Она сидела среди публики и хлопала в ладоши. На ней были та же черная шляпа и черное платье, в котором она была при всех наших встречах. Она улыбнулась мне и подмигнула. Я был ошеломлен. Неужто она поехала за мной в Мар-дель-Плата? Я вновь посмотрел в ее сторону, но она исчезла. Нет, это была галлюцинация. Это длилось лишь одно мгновение. Но я буду размышлять над этим мгновением до конца своих дней.

И как это богатая девица ухитряется остаться незамужней? Этого, дети мои, никто вам не объяснит.

Недостатка в партиях не было. Две ее сестры вышли замуж, а три брата женились, каждый в свой срок, но она, Адель — по-настоящему ее звали Ходель, — осталась старой девой. Мы жили в их доме, и хоть она была старше меня по крайней мере лет на двадцать, мы подружились. Брачные маклеры все еще ходили за ней по пятам, хотя ей тогда уже было за сорок. Ее отец, реб Самсон Цукерберг, был богачом, имел долю в сахарном деле. Ее мать была родом из ученого семейства.

В юности Адель вовсе не была безобразной, хотя она всегда была слишком худой — маленькая, безгрудая и смуглая, как мать. Глаза ее были черными и волосы тоже, хотя позднее в них прядями пробилась седина. В нашем городе такие волосы называли кладбищенской травой. И все-таки женщины куда безобразней находили себе мужей. По тем временам старые девы были в диковинку даже в семьях портных и сапожников. Чего-чего, а еврейских женских монастырей на свете нет.

Иные девицы не могут найти себе мужа из-за дурного нрава или оттого, что слишком разборчивы. Адели некогда было злиться. Все неприятности происходили с ней из-за помешательства на нарядах. Она попросту не могла больше ни о чем думать. Не верите? Один проповедник приходил в наш город и сказал, что все может сделаться — как ее? — страстью, даже лузгание семечек. Мысли Адели были поглощены нарядами. Даже когда ее знакомили с мужчиной, она прежде всего подмечала и рассказывала мне, как тот одет. Она толковала о том, что ворот его рубахи слишком открыт, пальто расстегнуто или что его ботинки не начищены. Она замечала то, на что другие не обращают внимания. Раз она рассказывала мне об одном мужчине, что у него пучки волос в ноздрях и что это ей отвратительно. Какое дело женщине до таких пустяков? Другой раз она жаловалась, что от жениха плохо пахнет. Я помню ее присловье: «Все мужчины смердят». Это же ужас так рассуждать. Как будто мы, женщины, созданы из одних розовых лепестков. У нее была странная привычка все время мыться. При ней почти всегда был флакон нюхательной соли. Сколько раз я ее угощала чаем или яблочным компотом, и она всегда находила пылинки или крапинки сажи на посуде. В те времена если кто сшил себе платье или костюм, то уж носил его годами, но если Адель надевала что-нибудь три раза кряду — это уж было слишком. После смерти отца она унаследовала его дом и лавки в том же доме. Старик к тому же отложил для нее приданое, но все это состояние она износила на себе.

Хоть Адель и была старой девой, ее приглашали на свадьбы, обрезания и помолвки. У нее было много родственников в Люблине и в Варшаве. Она всегда носила им подарки, и из-за каждого подарка устраивала страшную суету. Всякая безделушка должна была быть такой, а не этакой и подходить к случаю.

С тех пор как я впервые встретилась с ней, я все время слышала от нее одно и то же: «Мне нужно идти на примерку». Нынче это накидка, в другой раз — юбка, а в следующий раз — жакетка или блузка. Ей вечно нужно было спешить к сапожникам, модисткам, скорнякам и портнихам. Все должно было быть под стать. Если платье зеленое, нужны зеленые туфли и зеленая шляпа. На шляпе должно быть зеленое перо, и зонтик должен быть зеленым. Кто еще в Люблине хлопотал о таком вздоре. Разве что дамы из поместья или жена губернатора.