Александр Яковлев - Домашние люди

Современная история

Агеев здоровается с Даниловной, словно венок на могилу возлагает. Лик у старушки не живописный. Кожа туго обтягивает скулы и челюсти с длинными зубами. Время остановилось на иссиня-желтых цветах, истребив краску в глазах. А дальше растерялось, исчерпав все свои злокозненные задумки. Ну а наряд Даниловна изобрела сама: желтый платочек с мелким синим узором, белая блузка, серая юбка. В таком тусклом обличье пребывает Даниловна лет двадцать. А может, и больше. Просто два десятка лет стоит дом. Нет у него более длинной истории.

Девятиэтажный дом, панельный. Живет при нем старушка, посиживает несменяемо у подъезда, детишек пугает, никак не спеша доставить товаркам хмельной радости попеть, пригорюнясь, на поминках.

Агеев выходит из заплеванного лифта на восьмом этаже. И попадает в другое время. У дверей квартиры его уже ждут. Соседская девушка Юля. Юная и цветущая. С книжкой в руках.

— Заходи, — усмехается Агеев. — Библиотека открыта.

Спустя десять минут Агеев привычно устраивается за письменным столом, работает. Юля стоит на табуретке, спиной к нему, у книжных полок, ищет книгу.

— Некроплазы, — бормочет Агеев, которому ну никак не дает сосредоточиться обольстительный скрип табуретки за спиной. — Хм… Редактор убьет меня за эти некроплазы. Как же их покруглее-то обозвать… — Потягивается, оборачивается, смотрит на Юлию. — Совсем мы с тобой закопались. Я — с переводом, ты — с книгами. Мать небось уже волнуется. Пошла к мужчине и… пропала. А?

— Сейчас я, дядь Вить, сейчас, — отвечает Юля.

Теперь табуретка скрипит противно. Не нравится ей, старой, сравнение с изящной девичьей фигуркой.

— Да я не гоню. Мне с тобой даже веселей, чем с этими некроплазами. На работу еще не устроилась?

Юля, переставая листать книгу, отвечает не сразу:

— Нет.

— Ну ничего, бог даст, образуется, — бормочет Агеев, усилием воли заставляя себя возвратиться к работе. — Образуется… Н-да… Вот тебе и некроплазы… Как же их… А если вот так…

Юля, застыв на своем постаменте, долго смотрит на него. Проходит минут пять. В наступившей тишине Агеев оборачивается, чувствуя взгляд. И тут девушка говорит торопливо:

— Вы только не подумайте… Я ведь готовить умею! И стирать. Шить даже… Меня мама учила.

— Вот и прекрасно, — несколько растерянно отзывается Агеев. Взгляд его невольно падает на короткую клетчатую юбочку, на круглые коленки. Хм… — Кому-то повезет с невестой.

— Вот и я об этом! — подхватывает девушка. — Возьмите меня в жены!

Ругая себя за неосторожный взгляд, Агеев мотает головой:

— Как это? Ты… Тебе нехорошо?

— Очень нехорошо! Если б вы только знали, как мне нехорошо… Вот вы говорите — устроиться на работу. А я не могу. Мне страшно… Я ведь работала два месяца. Так на этой самой работе, вы не представляете, мужчины — при-ста-ют! Ужас!

— Ну… на другую работу…

Юля возмущенно машет рукой:

— Не в работе дело, как вы не понимаете! В мужчинах! Они везде оди-на-ко-вые. Мне страшно. Я даже из дома боюсь выходить. Они так на меня смотрят! А вы… У вас работа такая… Вы дома сидите… Это же так здорово! Вот мы бы вместе и сидели дома, а? Вы не подумайте, что я такая рациональная. Нам бы хорошо было, правда. Я бы все делала по дому. Я никакой работы не боюсь. Вам бы не в чем было меня упрекнуть! Подождите! Не спешите с ответом. Вы посмотрите на меня, посмотрите. — Девушка осторожно, но не без изящества кружится на табуретке. — Я знаю, у меня фигура хорошая. Вот… А если не хотите, детей у нас не будет. Это же несложно, правда? Я же понимаю, что вам для работы нужна тишина.

Агеев окончательно ошарашен.

— Постой, я ничего не пойму… Во-первых, почему тебе страшно?.. Ты… Ты что, телевизора насмотрелась? Ну, брат, не стоит так уж близко все к сердцу принимать. Мало ли что там наговорят. И потом, не на каждом же углу бандиты. Я тоже выхожу из дому, хожу по тем же улицам. Как видишь — жив-здоров. Да и потом, ну что с нас взять? Мы же с тобой не миллионеры… А бояться… Ну а мужчины, естественно, проявляют к тебе внимание. Это в порядке вещей…

Юля топает ногой, прерывая его. Кажется, она не намерена слушать.

— Я печатать могу, компьютер знаю, немного английским языком владею. Учиться у вас буду, помогать во всем…

Агеев постепенно берет себя в руки. Коленки еще эти…

— Голубушка, все это славно. Да только я, между прочим, человек женатый. И тебе это прекрасно известно. Так что…

Юля не на шутку рассержена пустячной отговоркой:

— Ну зачем вам такая жена? Зачем? К тому же вы не расписаны. Так что это — не считается. Да и она… она же совершенно безликая!

— Н-нет… Ну отчего же, — вяло протестует Агеев, представляя себе жену. Представляя без большого энтузиазма. — Кое-что в ней есть…

Видение жены тает, обиженное невниманием. Агеев чувствует вину:

— Ну, не расписаны. Это и не обязательно. Не имеет это значения… И вообще… Нет, ты не обижайся. Человечек ты чудесный и внешне чрезвычайно симпатичный. Поверь, это не комплимент. Эх, встретиться бы нам лет пятнадцать назад… Но увы! А тебе просто надобно терпения набраться. И ты встретишь достойного тебя человека.

Юля протестующе поднимает руки, но Агеев неумолим.

— Обязательно встретишь! Я понимаю тебя, сам был юным, и мне тоже казалось, что никто меня не полюбит, что так и уйдет время, никто меня не оценит… Нет, все далеко не так трагично! Так что слезай со своего пьедестала.

Агеев поднимается из-за стола, подходит к табуретке.

— Я тебя лучше чаем угощу. Пойдем на кухню, поболтаем. Расскажешь мне о своих страхах и увидишь, как станет легче. Иногда человеку просто надо выговориться. А тебе и подавно — ты же все дома сидишь, ни с кем не общаешься. Слезай…

Юля не трогается с места, почти отталкивая протянутую дружескую руку.

— Постойте! По-слу-шай-те!

— Да что же не послушать? Я готов тебя выслушать. Но только давай сменим тему. — Агеев не опускает руку. — Между прочим, ты меня здорово удивила. Ты не похожа на представителя современной молодежи. Мне казалось, что нынешнее поколение клыкастее, нахальнее, если хочешь… Локтями приходится сильнее работать. А ты… Ты прямо какая-то тургеневская девушка.

— Разве вам не нравятся такие?

Рука падает бессильно.

— Мне-то… хм… нравятся. Но я не понимаю, как вот ты выросла такой в окружении видюшников, развязных, извини, юнцов, свободы секса.

Юля полна обличения:

— Видюшник у нас отец смотрит. Боевики. Компенсирует отсутствие мужества.

— Какого мужества?

— Мужества жить. Мы с мамой лишь изредка мелодрамы смотрим… Развязные юнцы? Да ведь я из школы — домой, из дома — только в школу. Я для них неинтересна. Одеваюсь не так, не курю. И вообще они мне противны.