Елена Бабурина - Жизнь

Иногда кажется, что жизнь просто проходит мимо, проходит и не оглядывается на того мимо которого только что важно шествовала, или же едва-едва волочила переломанные ноги. Даже, когда ты стараешься, трудишься на работе или просто смотришь телевизор распростершись на своем, хоть и не любимом, диване, кажется, что каждая прожитая минута бесценна, а ты вот так и не смог сделать, что-либо полезного. А то время, что отведено для сна? ведь по статистике, почти большую половину жизни человек проводи во сне, то есть вместо того чтобы лишний раз улыбнуться, порадоваться таким простым вещам как то, что ты видишь, слышишь и чувствуешь. Мы не ценим мгновений, секунд проведенных рядом с любимым человеком, который возможно уже завтра становится врагом, которого ты возненавидишь, а после, возможно, простишь и как бы невзначай позвонишь или напишешь, скажешь, что сделал это лишь от скуки, делать было нечего, дело было вечером… да. Пусть это вранье, но для благого дела. Ложь вообще странное свойство человека, говорят, что лгут ради выгоды или во благо, так что же это выходит? ложь во благо… мнимое благо? ложное счастье? я конечно слышал, что жизнь — сплошная ложь, но чтобы поверить в то что это правда… Странно я всегда считал что стоит жить по совести, но совесть лгать не позволяет, ведь так? Когда соврешь или обманешь становится паршивенько, но если говоришь неприятную правду, то от этого становится в трое хуже, чем от невинной лжи. Выходит врать — хорошо? Если врать хорошо, то почему же говорят, что это плохо… выходит врут, а из этого получается, что опять же ложь не негативное свойство… лгут чтобы не лгали, от того, что ложью считают правду, но правда та же мнимая ложь, просто исковерканная и обожествленная, наделенная какими-то странными свойствами, которые уже далеко не так ценятся, как умение лицедействовать. Но ведь порой бывает и так, что ты говоришь правду, а тебе не верят. Ну допустим, человек всю жизнь лгал, неважно себе или другим, неважно почему, — получил двойку или опоздал на работу, разыгрывал или изменял, — но вот случилось так, что от того скажет ли он сейчас правду, зависит жизнь любимого человека. Говорит. Она или он, лишь смеется и говорит какой, он, остроумный. Шаг и ее сбивает машина, или рояль, плохо закрепленный на подъемном кране, упал на голову и расплющил того человека, который только что смеялся над этим. Смешно лишь до тех пор, пока есть силы смеяться. Но вот досмеялся, и умер от того, что просто не хватило воздуха! ха-ха! за то он умер улыбаясь!

Смерть от этого не должна быть менее ужасной, чем та, которая забирает мальчишек, солдат, на войне или та которая приходит во сне к, давно смирившимся с нею, старикам. На похоронах говорят красивые речи… "Мы будем помнить его вечно!", но как? Как будем помнить? поносить последними ругательствами? Потому что он был пьяницей? Или сочувствующе, говорить о том, что еще в юности остался одинок, а умер от инсульта, один, в съемной квартире, сиротой и его обнаружили лишь потому, что хозяин пришел забрать арендную плату через полтора месяца. И никто не задастся мыслью, что он мог спиться от одиночества или же просто сломался после недавно пережитой трагедии — умерла любимая кошка, — ведь плевать они хотели на него, когда он будучи еще не совсем в преклонном возрасте, подсаживался на скамейку к молодым или же к старикам, чтобы просто поговорить, почувствовать, что все еще жив… но запах перегара, невзрачный вид, мутный взгляд и бессвязная речь отпугивала возможных собеседников и они уходили прочь, делали вид, что не замечают его или ругают за его образ жизни, читают нотации. И вот он даже рад, тому что с ним просто заговорили, но даже они не выдержав и минуты пребывания рядом с таким "отрепьем", "отбросом общества", уходят прочь. Образ случайного встречного стирается из памяти всего через пару часов, затеряется на дне пятой рюмки или чего хуже донышке почти опустошенной бутылки. Снова четыре стены, окно, дверь и маленький фото альбом, там, где время остановилось, замерло навсегда, также как жизнь замирает в конце своей торной дороги. И вот любимая кошка предстает перед глазами еще живой, вот она игривый котенок, а вот уже взрослая кошка с провисающим животом, в котором барахтаются маленькие котята, которых через пару недель утопят и выбросят в мусоропровод. Ком в горле…на глаза навернулись влажные слезы, утираешь их дрожавшей рукой, отложив в сторону уже не фотоальбом, а очередной кусочек сердца, с влажной дорожкой на тыльной части ладони, тянешься за полупустой бутылкой, и вот уже прохладное горлышко у тонких синеватых губ, в горло льется, как вода, дурманящий эликсир. Голова становится легка, как будто в уши вставили трубки и пустили гелий. Улыбаешься, вспоминая как она зацепилась когтем за штору и не могла освободиться, жалобно звала тебя, а ты, шутливо ругая ее, высвобождаешь маленькую лапку из коварной ловушки. И снова ком в горле… тут же вспоминается как ты проснувшись утром звал ее, ведь она всегда будила тебя на работу нежным урчанием и щекоча белыми усами щеки и лоб, выходишь в коридор, а там она, под батареей, ну все верно, зима ведь, греется наверно, сложилась "коробочкой" подмяв под себя передние лапки и крепко спит. Наклоняешься чтобы потрепать ее за ушком… холодная. Удивляешься, как же это? под батареей ведь! мысль о смерти доходит медленно и нехотя. Снова зовешь, не шевелится, но это ерунда! ей все таки двенадцать лет, глуховата стала, снова зовешь…

И вот словно просыпаешься от глубокого сна, понимаешь, что щеки твои мокры от соленых слез и так изо дня в день, за годом год… просыпаешься от того, что услышал тихое мяуканье. Напряженно слушаешь тишину, но нет…только, кто-то стучит. Тук…тук… вскоре понимаешь, что это не в дверь стучат, а то что под ребрами. Словно недовольный сосед, стучит снизу по потолку древком от швабры, как бы напоминая о себе и говоря "Ну когда? я уже сорок лет работаю, когда на пенсию то?". Не осознавая себя беседуешь, не вслух, с неожиданным собеседником. Сочувствуешь ему, уговариваешь потерпеть еще пару лет, соседка-душа отзывается лишь слабым стоном боли и просит помолчать обоих, у нее и так все болит. Истерзанная, худая и бледнее костлявой смерти, простирает слабеющие тонкие руки к свету лампочки, как она глупа, думает это солнце. Больная, худая и изнеможенная многолетними пытками, еле-еле улыбается. От этой улыбки, даже крепкое и некогда здоровое, сердце сжимается до боли. Снова приступ. В глазах потемнело… через пару минут, а может и через несколько часов, очнулся на полу. Что это было?

Тишина. И только сосед неустанный напоминает о себе, как и раньше, слышно как он стучит в ребра… Ноги не слушаются, а правой и вовсе не ощущаю.