Ким Су - Девушка конец света

Как я уже говорил, я долгое время пребывал в депрессии и смог принять наш с ней разрыв только после того, как одно за другим пережил все эти чувства, родившиеся во мне. Тем не менее я ничуть не смутился, когда в ответ на мою несостоявшуюся историю в ресторане я услышал громкий смех. Уверенность в себе придала мне смелости. Как-то днем, не прошло и недели с того вечера в ресторане, я встречался с главным редактором одного издательства. За обедом мы с ним выпили. По пути домой сказалась давешняя смелость, усиленная алкоголем, и я попросил таксиста отвезти меня к зданию, где она работала, хотя сам не понимал толком для чего. Пока мы проезжали по мосту Мапхотэгё, я смотрел на реку Ханган и напевал себе под нос песню американской рок-группы «Дорз» «People are strange»: «People are strange, when you’re a stranger». Правда, это была единственная строчка из песни, которую я помнил. Я не узнавал сам себя, душа казалась мне чужой. Или нет, скорее просто измученной.

Я подошел к стойке регистрации, чтобы взять временный пропуск и подняться в радиостудию. Потом вдруг стал собачиться с охранниками, которых вызвали девушки на регистрации (я был пьян и уже не помню, из-за чего мы начали ругаться), и тут около проходной появилась она в белом платье, поверх которого был накинут бордовый кардиган. Похоже, кто-то успел с ней связаться, после того как я несколько раз упомянул ее имя. Ей уже было за тридцать, но, вопреки ожиданиям, женское очарование переполняло ее. Весь мой хмель улетучился, стоило мне увидеть, как она проходит через турникет, похожий на турникет в метро. А потом я подумал, что надо спасать положение, раз уж мы снова встретились, да еще и таким нелепым образом.

— Я проходил мимо и подумал, что я еще не обедал сегодня, и может… — начал я, но прервался. Я собрался было сказать ей «ты», но, испугавшись слишком уж серьезного выражения лица, с которым она смотрела на меня, нелепо пробормотал: — Если вдруг вы, уважаемая мисс Ан, не обедали, то, может быть, вы составите мне компанию…

Она кивнула в сторону электронных часов, которые висели в холле. Было начало шестого.

— Не поздновато ли для обеда? — спросила она, искоса поглядывая на людей вокруг нас. — Похоже, ты много выпил.

— А, да. Я ездил в издательство. Обычно-то я не пью днем, но мы заказали суп из минтая и немного выпили под него.

Я хотел сгладить ситуацию, но никак не мог найти правильные слова.

— Ладно, выход там. Проводить тебя?

Я застыл в нерешительности, а она взяла меня за руку и повела в сторону вращающейся двери. Выйдя из здания, она сразу отпустила мою руку, которую и так едва держала, и пошла к обочине дороги, где стояла пара свободных такси. Низко склонив голову, словно нашкодивший ребенок перед матерью, я побрел за ней, думая лишь о том, как можно было бы исправить все, что я натворил, но не мог ничего придумать. Я зажмурился и вдруг со всей дури врезался лбом в дерево. И ладно бы я просто врезался, но поскольку я был пьян, то вдобавок еще и рухнул на землю так, что искры из глаз посыпались, хотя открывать глаза по-прежнему не хотелось. И почему мир так жесток ко мне? А как было бы здорово, если бы это все оказалось сном. Или, может быть, она сейчас убежит куда-нибудь, так и оставив меня валяться здесь одного? Я лежал неподвижно с закрытыми глазами и тут услышал приближающийся звук смеха. От этого смеха заныло где-то глубоко в груди. Однажды, когда я сделал ей предложение, она точно так же смеялась надо мной.

— Что это? Что за детский сад? Что ты делаешь? — засыпала она меня вопросами сквозь смех.

Я широко раскрыл глаза:

— Ничего смешного!

— А что тогда? — спросила она, перестала смеяться и серьезно посмотрела на меня.

— Просто хотел показать тебе, в какой безнадежной ситуации я оказался.

Сделав вид, что со мной все в полном порядке, я быстро поднялся на ноги и принялся отряхивать одежду. Теперь я выставил себя в глазах своей бывшей возлюбленной, с которой мы так долго не виделись, настолько жалким, насколько это вообще было возможно. Хотелось умереть со стыда.

— Пойдем, — сказала она.

— Хорошо.

Расставаясь, расстаются, но в душе я все время надеялся, что еще можно что-то исправить.

— Мне вот все интересно, прямо спать не могу, знаешь, я очень переживал и еще хотел тебе кое-что сказать, поэтому пришел сегодня, нет, у меня же дело тут было неподалеку и на обратном пути зашел… — тараторил я. Удивительно или даже забавно, но, как только я наконец-то увидел ее, смятение, унижение, гнев, злость, которые до сих пор сидели глубоко в моей душе, исчезли, растаяли, как прошлогодний снег. У меня было такое состояние, что я понял бы все, даже если бы она сказала, что мы расстались не из-за теракта 11 сентября или глобального потепления и повышения уровня мирового океана, а просто из-за того, что в тот день снова встало солнце.

Но, толком не слушая, что я говорю, она опять пошла к дороге. Поэтому я решил, что единственное, что мне оставалось, это сесть в такси, уехать оттуда и больше никогда не показываться ей на глаза. Однако она прошла мимо припаркованных такси, повернулась в мою сторону, снова взяла меня за руку, которую только что выпустила из своих ладошек, и, не обращая внимания на движущиеся машины, перешла дорогу к парку Йойдо.

Она сидела на скамейке. Готовое закатиться за горизонт солнце пробивалось сквозь ветки с поникшими листьями и золотило ее лицо. Она поморщилась, отчего над переносицей появились складочки, а потом заслонилась от солнца рукой. Посидев так какое-то время, она скрестила руки на груди, повернула голову в мою сторону, и я заметил, что она едва заметно дрожит. Она спросила, что же там такое произошло на дороге, отчего я врезался в дерево. Конечно, я не понимал, то ли она беспокоится обо мне, то ли ей действительно интересно, а может, она спросила об этом, потому что до сих пор испытывала вину передо мной или что-то еще, но, тем не менее, я приложил все усилия, чтобы собраться и поговорить наилучшим образом, потому что больше я не мог допустить ошибок перед лицом своей бывшей возлюбленной.

— Сьюзен Зонтаг как-то сказала, что, когда мы смотрим на чужую боль, нельзя говорить «мы». Зонтаг — это такая писательница и литературный критик. Несколько книг даже переведены на наш…

— Я знаю, кто это. Мне она тоже нравится. Продолжай.

— Ну так вот, она говорит, что «мы» и боль не могут сосуществовать, потому что, где есть «мы», там есть общение, а где есть общение, нету боли, да? Вот смотри. Скажем, левая рука — мальчик, а правая — девочка. Эти два человека всегда были вместе, а потом вдруг вот так взяли и расстались. Это значит, что нет общения, а это уже боль, — я объяснял ей, все время сводя и разводя сжатые кулаки.