Иван Охлобыстин - Подберёзовики

Нечищеные сапоги подорвали политику партии

— Я ПОСТУПИЛ во ВГИКи, отучившись там год, пошел в армию. Попал в Ростов-на-Дону в ракетные войска. Да нет, не на компьютер, а на пост номер один во взводе охраны ракетной части. Дедовщина? Конечно, была, как у всех в то время. Но я, слава тебе, Господи, оптимист и по прошествии времени забываю плохое и помню только хорошее. Хотя было дело — и били, и в нарядах мариновали по 20 часов. Но, наверное, именно это помогло мне не стать армейским "дедом" в классическом понимании этого образа. В армии я был откровенным пофигистом. Меня никто не трогал, мне давали от пуза выспаться в трансформаторной будке, и этого мне было достаточно. Конечно, я, как и все "дедушки", кушал свой особо усиленный паек, но ничего общественно полезного не производил.

Любой день из армейской жизни — это большая книга приколов. Как сейчас помню, у нас был один очень дивный майор, носивший фамилию Бурак. Основная его заслуга в деле защиты СССР заключалась в том, что он с легкостью мог перевернуть 32-килограммовую гирю и поставить ее на ручку, как пивную кружку. Не знаю уж почему, но у него сложилось устойчивое мнение, что если я до призыва учился на актера, то просто обязан хорошо делать стенгазету не то "Красная ракета", не то "Черное сопло". Я голову себе сломал, парясь, что бы такое написать ему, а он сам меня выручил, подсказав нетленную тему: "Напишите, — говорит, — рядовой Охлобыстин, то, о чем я вам рассказываю на политзанятиях". Правда, на политзанятиях он нес стойкую ахинею, пересыпая свои разглагольствования терминами из научного коммунизма.

Фигня делов. Я промучился целый день, после чего на свет появилась статья "Нечищеные сапоги подрывают политику партии". Если бы ты видел, как он цвел и пах, этот Бурак! Правда, все это закончилось сразу после того, как мою статью "о вреде нечищеной обуви" прочитал подполковник Шаповалов. Хохма была на грани. Как сейчас, вижу его лицо, когда он стал вчитываться в текст висящего на стене "боевого листка". Мне стало ясно все без слов. За спиной слышался отборный десятиэтажный мат, обращенный к майору Бураку: "Кто?! Кто написал эту ересь?!" Свидетели утверждали, что Бурак еще пытался отстоять позицию автора трактата. Но при первом же упоминании лишения его 13-й зарплаты с криком: "Где этот Сусик?!" — с табуретом в руках бросился за моей скромной фигурой, достав меня и на этот раз, но теперь уже табуретом по хребту.

Голый и спящий

ИЛИвот еще случай. Как-то летом стояла жуткая жара, а ближайший водоем — за забором части. Ушел купаться — попал в тюрьму. И чтобы не испытывать судьбу, я наладился принимать ванны в бочке, установленной на пожарной машине. Но однажды, искупавшись, прилег прямо на ней позагорать и, как назло, заснул. А в это время в часть приехала проверяющая комиссия из Москвы — одни генералы. Все вокруг на ушах. И в это время на расстоянии вытянутой руки от генералов нарочито медленно проезжает пожарная машина, поливающая из всех мыслимых отверстий несчастный плац, а на ней лежу я — совершенно голый и совершенно спящий. Вот это был фурор! Что мне сделали за это? Отправили на гауптвахту.

Губа не дура

Я В ОБЩЕЙсложности суток 70–80 отбарабанил на губе, не меньше. И, честно сказать, всей душой полюбил это укромное место в гарнизоне. Оно помогло мне по-новому взглянуть на мир. Сначала я попал в неинтересную общую камеру, и она мне не понравилась. Но так как я все схватываю на лету, то тут же сообразил, что для получения желаемого покоя должен совершить неординарный поступок. Что я и сделал, попав за нарушение субординации в чудесный одиночный карцер. Я просто запал на это сурдокамерное помещение, наверное, точно так же, как влюбляется в свою пещеру схимник, покинувший мир. В то время активно практиковал йогу, так вот, в этом сраном карцере мне заново открылась тайна бытия. Я там сидел в беспрерывной, глобальной медитации. И если учесть тот факт, что один из начальников губы мне жутко симпатизировал и всячески меня поддерживал и подкармливал, не солгу, если признаюсь вам в том, что чувствовал себя на вершине блаженства. Но мало того, этот симпатизирующий мне начальник караула с большим удовольствием добавлял мне срок по моей, разумеется, просьбе. И я смело могу сказать, что практически все время, проведенное на губе, сидел исключительно по блату. И до сих пор я вспоминаю те три месяца, проведенные мною в строгой изоляции, как самые светлые, самые умиротворенные дни в моей армейской жизни. Быть может, только благодаря этой умиротворенности я живой и психически здоровый демобилизовался из Вооруженных сил Советского Союза. Прямо с губы. Только заехал в часть, переоделся в гражданку, которую прикупил себе заранее, и уже через 30 минут отвалил на вольные хлеба.

Евгений ЕРМАКОВ