Роальд Даль - Ах, эта сладкая загадка жизни!

— Опарышей не покупают. Люди идут в сад и выкапывают червяков.

— Прошу прощения, но тут вы не правы, мистер Ходди. Тут вы совершенно не правы. Рыбакам нужны опарыши, а не червяки.

— В таком случае они и без вас их достанут.

— Но они не хотят этим заниматься. Вы только представьте себе, мистер Ходди: субботний день, вы собираетесь на рыбалку, а тут по почте приходит симпатичная баночка с опарышами, и вам остается лишь положить ее в сумку и отправиться в путь. Да зачем копать червей и искать опарышей, когда все это может быть доставлено прямо к порогу дома всего за шиллинг-другой.

— А могу я спросить, как ты собираешься устроить эту твою фабрику по производству опарышей?

Когда он произнес слово «опарышей», показалось, будто он сплюнул шелуху от семечка.

— Нет ничего на свете проще, чем устроить фабрику по производству опарышей.

Теперь Клод держался увереннее, все больше распаляясь.

— Все, что нужно, — это пара бочек из-под автомобильного масла и несколько кусков гнилого мяса или баранья голова. Надо сложить это в бочку, и все. Остальное доделают мухи.

Если бы он в ту минуту видел лицо мистера Ходди, то скорее всего попридержал бы язык.

— Конечно, не все так просто. Потом надо посадить опарышей на особую диету. Отруби и молоко. А когда они станут большими и жирными, их надо разложить по жестяным банкам и отправить покупателям. Банка в одну пинту принесет пять шиллингов. Пять шиллингов за пинту! — вскричал он, хлопнув себя по колену. — Вы только представьте себе, мистер Ходди! А одна трупная муха, говорят, запросто дает двадцать пинт!

Он снова помолчал, но только затем, чтобы собраться с мыслями, — теперь его уже было не остановить.

— И еще кое-что, мистер Ходди. На настоящей опарышевой фабрике не только опарышами занимаются. У каждого рыбака ведь свой вкус. Все опарыши одинаковые, но есть и пескожилы. Некоторым рыбакам только пескожила подавай. А между тем опарыши бывают разных цветов. Обычно они белые, но могут быть разного цвета — смотря чем кормить. Красные, зеленые, черные, даже голубые — если правильно корм подобрать. Самое трудное на такой фабрике, мистер Ходди, это вывести голубых опарышей.

Клод умолк, чтобы перевести дыхание. Он увидел картину — ту же, которая сопровождала все его мечты о богатстве: вот стоит огромная фабрика с высокими трубами и широкими железными воротами, и в них стекаются сотни счастливых рабочих, а сам Клод, сидя в роскошном офисе, спокойно и на зависть уверенно руководит производственным процессом.

— Несколько человек с мозгами сейчас изучают этот вопрос, — продолжал он. — Поэтому надо торопиться, если не хочешь остаться на обочине. В том-то и состоит секрет большого бизнеса — успеть раньше других, мистер Ходди.

Клэрис, Ада и их отец сидели совершенно неподвижно, глядя прямо перед собой. Никто из них не двигался и не произносил ни слова. Говорил только Клод.

— Главное — позаботиться о том, чтобы опарыш был жив, когда отправляешь его почтой. Видите ли, он должен шевелиться. Опарыш, который не шевелится, никуда не годится. А когда дело наладим, когда у нас будет капитал, тогда построим теплицу.

Клод помолчал, потирая подбородок.

— Вам всем, наверное, интересно узнать, зачем на опарышевой фабрике нужна теплица. Что ж, скажу. Для разведения мух зимой. Зимой особенно важно позаботиться о мухах.

— Ну ладно, хватит, спасибо, Каббидж, — неожиданно произнес мистер Ходди.

Клод только сейчас увидел выражение лица мистера Ходди. Он замолчал.

— Не желаю больше слышать об этом, — сказал мистер Ходди.

— Я хочу лишь одного, мистер Ходди, — воскликнул Клод, — дать вашей дочери все то, что она может пожелать. Я день и ночь только об этом и думаю, мистер Ходди.

— А я надеюсь, что ты сможешь осуществить свою мечту без помощи опарышей.

— Папа! — с тревогой в голосе проговорила Клэрис. — Я не допущу, чтобы ты разговаривал с Клодом таким тоном.

— Я буду разговаривать с ним так, как сочту нужным, благодарю вас, мисс.

— Мне, пожалуй, пора, — сказал Клод. — Счастливо оставаться!

Мы оба рано были на ногах, когда настал великий день.

Я пошел бриться в ванную, а Клод оделся и сразу же вышел из дома, чтобы заняться соломой. Окна кухни выходили на улицу, и я видел, как за деревьями — на горном хребте на краю долины — встает солнце.

Всякий раз, когда Клод проходил мимо окна с охапкой соломы, я видел в уголке зеркала напряженное лицо запыхавшегося человека; он двигался, наклонив голову, морщины на лбу собрались складками от бровей до волос. Я лишь однажды видел его таким — в день, когда он предложил Клэрис выйти за него. На этот раз он был так возбужден, что даже походка у него стала потешной. Он ступал осторожно, будто асфальт у заправочной станции плавился и он это чувствовал сквозь тонкие подошвы, однако продолжал укладывать солому в кузов грузовика, чтобы Джеки было удобно.

Потом он пришел на кухню, чтобы приготовить завтрак. Я смотрел, как он поставил на плиту кастрюлю и стал варить суп. В руке он держал длинную железную ложку, ею и перемешивал суп, едва тот собирался закипеть. Не проходило и полминуты, чтобы он не засовывал свой нос в этот приторно-тошнотворный пар, исходящий от вареной конины. Потом стал заправлять суп: добавил три очищенные луковицы, несколько молодых морковин, полную чашку ботвы жгучей крапивы, чайную ложку соуса к мясу, двенадцать капель рыбьего жира, при этом за все бережно брался кончиками своих жирных пальцев, будто имел дело с крошечными осколками венецианского стекла. Достав из холодильника конский фарш, положил одну часть в миску Джеки, три части — в другую миску, а когда суп сварился, залил им мясо в обеих мисках.

За этой церемонией я наблюдал каждое утро в течение последних пяти месяцев, но никогда не видел его таким сосредоточенным и серьезным. Он не разговаривал со мной, даже не смотрел в мою сторону, а когда повернулся и снова вышел из дома, чтобы привести собак, даже на спине его, казалось, было написано: «Боже милостивый, помоги мне, чтобы я не сделал чего-нибудь не так, особенно сегодня».

Я слышал, как он, надевая на собак поводки, тихо разговаривает с ними в сарае, а когда он привел их на кухню, они принялись рваться с поводка, приподнимаясь на задних лапах и размахивая из стороны в сторону своими огромными, как кнуты, хвостами.

— Итак, — заговорил наконец Клод. — Что скажешь сегодня?

Обычно, едва ли не каждое утро, он предлагал мне поспорить на пачку сигарет, но сегодня на кону было нечто побольше, и я знал, что в этот момент он как никогда ждет от меня поддержки.

Он смотрел, как я обхожу вокруг двух красивых одинаковых высоких, с угольно-черной шерстью псов, а сам между тем отступил в сторону, держа поводки на расстоянии вытянутой руки, чтобы я разглядел животных получше.