Сергей Дигол - Не забудьте выключить [СИ]

Но сейчас подзабытое чувство вновь распирало душу Пантелеймона. А когда его душа расширялась, у Пантелеймона, по какой-то загадочной физиологической закономерности, раздувались и ноздри.

"Ну хозяин, ай да молдаванин!", думал Берку, шумно выдувая воздух из ставших гигантскими ноздрей и поглаживая толстенный фотоальбом, лежавший на столе. В альбоме за его, Пантелеймона, фотографиями — отдельно и с женой, с женой и с дочерью (до чего очаровательный был ребенок!), за фотографиями собственных родителей, родителей жены, за фотографиями дяди Пети и тети Марианны, погибших в аварии, за фотографиями каких-то теток жены, один бог знает, как их зовут, за фотографиями нанашей — Гали и Тудора, живших счастливо и спившихся в один год, за фотографиями соседей, рассеявшихся, как сон — кто за границу, а кто — на тот свет, за фотографиями застолий, курортов, колхозных собраний с вручением Пантелеймону вымпела "Отличнику соцсоревнования", и еще — за фотографиями десятков, сотен совершенно незнакомых людей, остававшихся в памяти только благодаря этим самым фотографиям, притаились, круглым счетом, тридцать две тысячи евро, девятнадцать с половиной тысяч долларов и восемьдесят восемь тысяч леев.

Был, конечно, риск, что на таможне заинтересуются странным грузом — часто ли через границу семейные альбомы везут — да только пересылать все состояние супруге Пантелеймон не решился. Уж слишком много мужей были брошены обжившимися на вольных хлебах женами, и бедняга Богдан был далеко не первым в этом списке. Собственно, потому-то Пантелеймон и отказался продавать альбом, за который, между прочим, предлагали пятьдесят лей. А что — кожаный переплет, чеканный медальон с красным камнем посередине обложки — наверняка можно было сдать, и не за пятьдесят, а за все двести пятьдесят леев в какой-нибудь из антикварных магазинов Кишинева.

"В Испании продам", решил Берку и вышел на улицу — подышать морозным ночным воздухом. Часы показывали полтретьего, но спать Пантелеймону было никак нельзя. Ровно в три приедет такси, заказанное аж за триста леев из райцентра, чтобы самое позднее к пяти-полшестому быть в кишиневском аэропорту. В Будапешт, город-привал на пути в Барселону, самолет вылетает в семь пятнадцать, посадка завершается за сорок минут до отлета, да пока доедем, да таможенный контроль…

Сделав несколько глубоких вдохов, Пантелеймон вернулся в дом.

— Ну, прощай, — пробубнил он и оглядел пустую комнату. В других комнатах тоже было пусто, да так, что эхо отвечало в полный голос даже скрипящему под ногами полу.

Пантелеймон продал решительно все. Все на что нашелся покупатель. Вещи, на которые охотников не нашлось, Пантелеймон продавал за бесценок — он очень торопился поплотнее наполнить альбом.

Теперь, глядя на распухшую фотоколлекцию, страницы которой касались друг друга только если альбом придавить задницей к табурету, Пантелеймон гордился тем, что он молдаванин.

"Вот она, независимость!", подумал Пантелеймон. Пройти бы только таможни, а там… Райская страна, беззаботная жизнь, и пусть жена что-то вякнет — вычищать ей коровье дерьмо до конца своих дней!

Перевязав альбом веревкой крест-накрест, Пантелеймон отправил его в кулек — в компанию к одежде. На столе оставались деньги на такси, билеты на самолет и загранпаспорт.

И еще — конверт, запечатанный и аккуратно подписанный.

"В Барселону", радостно затрепетало в груди Пантелеймона и он швырнул изуродованный монтировкой замок в угол комнаты. Снег таял, стекая с ботинок грязными струйками прямо на ковровую дорожку.

Какие все-таки красивые названия: Барселона, Сарагоса, Валенсия, Мальорка. Разве в этих городах могут плохо жить? И куда нашим Мындрештам до них? Нет, только вслушайтесь: Бар-се-ло-на! Это же музыка, звуки цимбалы, пение канарейки — Серафима писала, что эта птица в Испании чуть ли не в каждом доме.

В доме Богдана было аккуратно: будто кто-то невидимый — неужели домовой? — следил за порядком все три года. Даже пыли не заметно.

Холодильник!! Черт, он работал — тихо, как и полагается итальянскому холодильнику, но все же работал. Пантелеймон выдернул штепсель и усмехнулся — все-таки в тюрьме Богдан переживал не зря.

В большой комнате Пантелеймон сразу направился к серванту — освобождать его от чешского хрусталя. Посуды было очень много — без большой коробки никак. Такая, из-под телевизора, была — он вспомнил — в погребе, хоть бы мыши не погрызли. Пантелеймон матюгнулся: хочешь не хочешь, а снова придется идти домой.

— Домнул [господин — молд.] Челарь?

Пантелеймон вздрогнул и присел на корточки.

— Дом номер девять?

Это еще кто? Соседи выследили?

— Эй, хозяин!

Да какие соседи? Все село в курсе, что Богдан Челарь в Италии.

— Есть кто живой? Э-эй!

— Не надо стучать, я уже иду.

И Берку, щурясь от света и поигрывая монтировкой, вышел на крыльцо. На скамейке у самого окошка сидел плотный детина в синем комбинезоне и резиновых сапогах до колен.

— Домнул Челарь? — повторил он и смерил Пантелеймона недоверчивым взглядом.

— Да. То есть нет. То есть…

— Будем отрезать, — сказал мужик в комбинезоне и достал из нагрудного кармана пачку сигарет.

Берку крепко сжал в руке монтировку.

— Что отрезать? — спросил он и глотнул слюну.

— Дом от электричества, конечно, — уточнил мужик.

Он закурил и, выдохнув облако дыма, показал на синий, под цвет комбинезона, фургон за воротами:

— Юнион Феноса [Молдавско-испанское предприятие, владеющее электрическими сетями в Молдавии]. Районное отделение Теленешт.

Слава богу! Не полиция и не бандиты? Ффу! Пантелеймон тихо, чтобы мужик не услышал, перевел дух. Феноса, говоришь? Здоровый, гад. Феноса… За имя сойдет. Круглое такое имя. Ну точно, вылитый Феноса.

Тогда, может…

— Как так отрезаете? — завопил вдруг Пантелеймон, — это еще что за новости?

Феноса был явно готов к такому повороту разговора. Он даже не взглянул на монтировку, только достал из кармана какую-то бумажку.

— Четыре тысячи семьсот шестнадцать леев, — лениво прочел он, — ваш долг за три года и четыре месяца. Ведь это вы — Челарь Богдан Васильевич?

— Вот сука, — стукнул себя ладонью по лбу Пантелеймон и уселся прямо на крыльцо.

— Не понял, — приподнялся в свою очередь Феноса.

— Да Челарь этот ваш… вот урод, а!

И положив монтировку рядом с собой, Пантелеймон доверительно повернулся к мужику в комбинезоне.

— Понимаешь, я дом у него купил. Неделю как. Дом-то, видишь какой, — он постучал кулаком по стене, — добротный, теплый, семь лет всего дому. Да и внутри просторно, не то, что у меня. Я ведь сосед Богдана. Да во-о-он мой дом, где антенну ветром погнуло, все никак не поправлю, видишь?